Ома Дзидай (СИ)

Осторожно проникнув к Дзунпею и съев его, я могла бы покончить со всем здесь же. Но не всё так просто. Старик пережил сотни покушений. Зачастую – гораздо изобретательнее мной предполагаемого. Ни заказчики, ни убийцы не ушли от кары. Я не хотела пополнить их число.

Стоило держаться намеченной задумки. Лучше, если внутренний убийца ещё побудет детской страшилкой.

Я прошла во внутренний двор замка, утонувшего во мраке. Неподалёку от позорного столба, к которому привязали отца, стояло с десяток стражников. Они весело переговаривались, но завидев меня, умолкли и пошли навстречу с оружием наголо.

– Стой! Кто идёт?

– Любовничка своей мамаши так спросишь.

Коногава Горо перед слугами всегда чётко и ясно расставлял, с кем те имеют дело.

– Горо-доно! Горо-доно! Горо-доно! – загалдели воины, как чайки.

– Я тебя запомнил, свинья. Не подучишься уважению, я лично вырву твои глаза. Что с ними, что без – тебе всё одно.

– Простите, мой господин! – заёрзал провинившийся стражник.

В него полетел кулак. От удара нос распался на хрящевые осколки. Стражника отбросило назад. Из темноты донеслись глухие всхлипы.

– С тебя хватит. Лучше заткнись и не рыпайся.

Я была довольна собой, ибо прекрасно отыгрывала Коногава Горо. От женщин он брал самое сокровенное, а мужчин рассматривал не более, чем способ самоутвердиться и превозвыситься. Мирное время сковывало запредельную жестокость и кровожадность, которые бы раскрылись в случае войны, как цветы по весне.

Хорошо, что я его съела.

Насилие раздразнивало внутреннего убийцу. Вечно голодный, он готов был сожрать всех стражников. Но чудовище на цепи у меня. И я не позволю себе лишнего.

– Прочь с дороги! Мне нужно поговорить с изменником с глазу на глаз. Воля отца.

– Но Дзунпей-сама дал указ никого не подпускать, – напомнил начальник часовых.

– А ты не подумал, что всё может измениться тысячу раз?

Горо безнаказанно потянул его за кончик уха к полу. С силой, которую я ощущала в руке, оторвать его не составило б труда.

– Я понятно изъясняюсь, почему я здесь?

– Понятно, – простонал тот.

– Что ты должен сказать? – издевался сёгунский сын.

– Пропустите наследника! – прошипел бедолага.

Остальные послушались мгновенно. Никто не хотел связываться с Коногава.

Я отпустила и грубо оттолкнула стражника от себя, не чувствуя жалости к прихвостням сёгуна. Мы с Горо в этом были похожи.

Несчастный чуть не споткнулся об подчинённого со сломанным носом.

– Для тех, кто слабо слышит, повторяю: с Урагами Хидео я буду говорить уединённо. Если я замечу, что греете уши, мало не покажется. Вас десять. По два уха на рыло. На пару ожерелий хватит. Они очень ценятся на Большой Земле. Не забывайте!

– Так точно, Горо-доно!

Воины забились в самый дальний угол двора, где и затихли.

Хорошая работа, Нагиса.

Папа уже ждал меня.

Я шла к нему, а сердце обливалось кровью: он был сам на себя не похож.

Привычного пурпурного кимоно больше не было – содрали. Голыми ступнями он стоял на мокром и холодном камне. Мешковатая и изодранная, ноги прикрывала одна только тюремная хакама.

Розги дождя хлестали его с самого вечера. Над ним поиздевались вволю. Вид был кричаще подавленный и измотанный. Но то – лишь поверхность непроглядного моря.

Дальнейший осмотр показал пугающие подробности, распалявшие во мне огонь злости и жажду мести. О пытках говорили многочисленные кровоподтёки: его били долго и упорно. Пары ногтей на пальцах ног… не доставало.

Дыхание сбилось: только не папу.

На месте выдранных ногтей были видны багровые разводы: запёкшуюся кровь размывал дождь.

Нетронутым оставили только лицо. Не просто так, если помнить, какую участь уготовили папе. Собираемые по утрам в пучок на затылке, теперь волосы свисали, мокрые и безвольные, до шеи.

Любой человек будет выглядеть жалко после того, как с ним обошлись так же. Но для меня папа оставался сильным, храбрым и великим. Самым лучшим. Даймё Фурано, несгибаемо пережившим страдания.

Папа не хотел встречаться с Горо взглядом. Но ожидание затянулось, а разговор не начинался. Когда он посмотрел в мои глаза, а я – в его, мне было трудно ответить, что расстраивало больше. Истязание над папой, или же злоба, с которой он посмотрел.

Смутившись, я потупила взор и отвернулась. Сама виновата. Замешкалась и не выстроила мост для полноценного общения. Не сделала так, чтобы он сумел разглядеть своего ребёнка.

– Долго мы будем так молчать? – утомлённо спросил папа. – Не трави мне душу.

Женский голосок, который он точно узнает, вырвался наружу, но из-за потрясения прозвучал тихо и тонко, напоминая стихающий плач.

Ни о чём не догадываясь, папа даже не принял это во внимание.

– Ну же.

Общество сёгунского сынка ему не нравилось.

– Папа, это я. Нагиса, – сказала я чуть громче, следя, чтобы меня не услышали стражники, на нас косившиеся. Когда я обернулась и гневно посмотрела, они уткнули глаза в пол, будто ничего не было.

– Нагиса? Неужели? Ты…