Ома Дзидай (СИ)

Стеснительно наклонившись к её лицу, я попыталась откусить немного от щеки. Зубы легко оторвали часть, а вкус был таким нежным и изысканным…

Истинное блаженство обняло меня за плечи. Я зажмурила глаза, не веря проводникам чувств.

Объедение.

Желудок наполнялся, но там всегда было ещё место, куда пихать останки. И я питалась дальше, безотрывно. Совсем не осознавая, как с глаз пропала сначала голова, потом – туловище с руками, ноги.

Когда я опомнилась, от Сачико остались только пятна крови на травинках – остальную жадно впитала земля. Сытость клонила в сон...

***

Очнулась я через час где-то. Случившееся позабылось.

Когда я попыталась подняться, кожный покров Урагами Нагисы разорвался. Было непонятно, что происходит. Но вот я оглядела себя…

Перед глазами предстали перепончатые ладони. Раскрылся не рот – раздвинулась пасть. Из легких вылетел не вопль ужаса – вырвался утробный заунывный рёв.

Со всех сторон над головой птицы бросились врассыпную, крича на весь лес. От них воняло ужасом.

Я проснулась в истинном обличии. Чудовищем.

Судорожно поползла к ближайшей луже, чтобы убедиться. Осознанные движения поднимали страх из глубин разума, но кровь не стыла – нагревалась.

Отражение было убийственным. С зубов соскользнул визг, от которого задрожал воздух. В лужу опустилась мутная слюна, растянувшаяся по водной глади гнойно-зелёными разводами.

Нет. Нет… НЕТ!

Я лихорадочно разглядывала себя и ощупывала лапами. Уж не настигла ли меня неведомая божья кара?

Но ничего подобного никогда не приключалось. Мэйнанцы постоянно питались трупами в голодные годы войны. И они оставались людьми!

Что делать, кто я теперь, я не знала. Разгадка пришла неожиданно. Когда я представила себе покойницу, желая раскаяться.

Тело сразу затвердело. Отчаянные попытки выбраться вскоре увенчались успехом. Скорлупа разорвалась, и я упала в лужу.

Грязная и подавленная, поднялась я уже Сачико. Её черты открылись в успокоившейся воде. Наступило самосознание.

В лесной глуши люди не видели меня нагую, но стыдно было так ходить. И прохладно. Надев на себя одеяния синеволосой девушки, я прильнула к тополю поблизости и взглянула на всё с иной стороны.

В голове проносились яркие оборванные воспоминания трупа, подтверждая слова Хандзо. Цепочка событий вновь выстроилась в ровный ряд.

Любовь моя…

***

Я до сих пор осуждаю себя за произошедшее: не придумала ничего лучше, кроме как пойти за любимым...

Найти. Рассказать всё, как есть. Предложить, о чём давно мечтала.

Последствия такого необдуманного поступка могли выйти мне боком, но…

Теперь-то я девочка. Самая настоящая девочка! Наконец-то…

Хандзо сидел в тени той самой ивы. Я окрикнула его, махая рукой – также развязно, как Сачико.

Он был рад видеть меня такой. Куда больше, чем Нагису-мальчика. Но радовался не долго, ведь я, осмелев, с лёту выпалила всё произошедшее.

Кадзитани Хандзо выслушал, но только рассмеялся, похвалил за «богатство воображения» и нежно взял меня за руки, предлагая проводить до деревни.

Смешанные чувства овладели сердцем. Но я не позволила искушению взять верх.

Я не Сачико.

«Это правда!» – вырвалось у меня родным голосом. Неосознанно, разумеется. Но слово – не воробей; вылетит – не поймаешь.

Улыбка сошла с его лица. Глаза потускнели. Он поверил.

«Послушай, Хандзо, я… очень люблю тебя. И… хочу быть с тобой всегда. Давай забудем о Сачико. Ты очень хвалил её красоту… я точно знаю. Ну… вот она! Вся твоя! Только попроси! Возьми меня! Если тебе она так нравится, пожалуйста. Позволь быть рядом. Я не прошу большего. А когда придёт время тебя женить, убежим ото всех и будем только вдвоём. Соглашайся!.. Умоляю… Пожалуйста!..»

Открыв потусторонний дар, дитя возомнило себя властелином людских жизней.

Так нелепо.

В тот день поломались целых три судьбы: одна из них сменила виток развития, вторая – перекрутилась, а третья – вовсе остановилась.

«Т-ты-ты-ты… ты н-не человек… Как?.. Ты сожрал её. П-просто взял… и сожрал. Чудовище. Жадное до крови… тупое животное. Боги, что ты такое?!.»

Хандзо прятал глаза, сдерживаясь, чтобы не пуститься в плач по утрате.

Я не была такой стойкой – слезки катились вниз по щёчкам.

Верёвки, державшие мост нашей дружбы, были перерублены.

«Хандзо, прошу, услышь меня…»

«Заткнись, ёкаево отродье! Сейчас же! Убирайся! Прочь! В леса! Тебе там самое место! И чтобы мои глаза больше не видели тебя. Потеряйся, слышишь?! Потеряйся!» – кричал он, надрывая голос.

Я потянулась к нему, чтобы обнять, задавить его гнев и печали. Но Хандзо было страшно даже просто находиться рядом. Нагиса был мёртв для него. Отныне перед его глазами стоял перевертыш, оборотень, людоед, ёкай.

Ему не хватило смелости подпустить меня. Только оттолкнуть с силой в очередной раз. Побежать, сверкая пятками, в сторону замка.