Ома Дзидай (СИ)

Миловидные черты личика – дутые чистые щёчки, пухленький кончик по-детски узенького носика, тонкие губки, вороватая улыбочка, маленький подбородок, невысокий лобик, скрытый косой челкой, – наталкивают безнадёжных воздыхателей на мысли о сходстве с котятами.

Я смущённо смеялась, слыша такое. Звучит немного нелепо, на мой взгляд. Но приятно.

Утончённое тельце, отвечающее общественному видению безупречной внешности и женственности, с его длинными ножками, худенькими ручками, плоским животиком, умеренной пышности грудью и округлыми бедрами просто сводят мужчин с ума. На радость мне же!.. Отчасти. Потому что я не всегда была такой красивой…

Когда я выворачиваюсь наизнанку, переодеваясь в съеденного мертвеца, переход течёт быстро. Мимо врождённого, ненавистного тела юноши, но обязательно через истинную, безобразную потаённую сущность без имени, без рода.

По Мэйнану бродят разные ёкаи. Но среди всех этих таинственных и опасных существ не нашлось подобного внутреннему убийце. Никто о нём слыхом слыхивал. Может, и не ёкай[3] это вовсе, а… нечто большее, совсем нам чужое.

В ту ночь наши взгляды – меня и убийцы – встретились вновь.

Красавица превратилась в чудовище, сбрасывая отмершие ткани, как паук. Самый храбрый самурай забился бы в угол, наблюдая моё перевоплощение.

Линька завершилась. Девичья оболочка потускнела и ороговела. Стала рваться под давлением ускоренного роста и трещать. Но из причудливой скорлупы выберется далеко не цыпленок.

Хрупкий кожный слой рушился. Из брешей зиял неестественный сиреневый цвет обновленных покровов, как у членистоногих. Старая шкура осыпалась, как шелуха, вскрывая иные очертания и уродливые изгибы. Самые настоящие.

Свет потух: масло в ночных фонарях кончилось почти одновременно. Сырая прохлада просочилась внутрь комнаты.

Один рывок туловищем – и я, провалившись в темноту, приняла облик внутреннего убийцы, освободилась от оков ныне бесполезной скорлупы. Она, разлагаясь, оборотилась в кучку пыли под когтистыми лапами и скоро распадётся до мелких частиц, не видных невооружённым глазом.

В зеркало, склонившись из-за чрезвычайного роста и учащённо дыша, молчаливо смотрело чудовище происхождения поистине внеземного.

Внутренний убийца визжал, вопил, рычал, стрекотал, но говорить не умел.

Из-за оттопыренных тонких губ выглядывала жуткая пасть, скрывая подвижный змеиный язык за частоколом из зубов.

Выставленный наружу череп строением напоминал объёмный крест. Не имея глазниц и ноздрей, он поддерживал разделённые полушария мозга, обтянутого гладкой и тонкой сетчатой оболочкой. Через нее чудовище слушало, осязало и смотрело на мир вокруг себя.

Мягкую плоть и внутренности существа надёжно скрывала естественная броня. Вряд ли удара мечом хватит, чтоб пробить её, но проверять мне пока не приходилось.

Еще одним открытым участком тела были перепончатые широкие ладони. Из кончиков длинных пальцев росли раздвоенные загнутые когти.

Чудовище умело прекрасно сливаться с окружением. Оно подарило мне согласованность между наружностью и духом, которой так не хватало изначально: Урагами Нагиса родилась в чуждом, непрошеном теле. Мужском теле…

Воспоминания о нашей встрече хватило, чтобы мозг сломило от надуманной, но по-настоящему острой боли. За стенами замка, вереща, ударила молния и засветила вырвавшегося наружу внутреннего убийцу во всей безобразности.

Плотоядное существо завопило, заглушаемое злобным рычанием грома и ему вторящее. Оно схватилось лапами за голову, крутя ей в разные стороны.

События того лета не несли ничего прекрасного. Раны разошлись опять, кровоточа.

Я принялась повторно сбрасывать с себя слой, перевоплощаясь в Коногава Горо.

Тело застыло, как каменное изваяние, изображавшее нестерпимые муки. Непробиваемая броня чудовища в мгновение ока стала ломкой, как яичная скорлупа, а из него на сей раз вылупился отпрыск Дзунпея.

Посмотрелась в зеркало повторно, уже приодевшись: нагой эта шкура выглядела отвратно. Постояв какое-то время и покривлявшись вдоволь перед новым отражением, я пришла к выводу всецело положительному: вид у меня убедительный.

Он был съеден не зря.

– Пожалуйста, дождись! – воззвала я к папе голосом мертвеца.

Оставалось надеяться, что моё мнение сходится с действительностью.

Прежде, чем покинуть опочивальню, я старательно закатала грязный футон, спрятав в нём халат. Обулась в гэта и прошла к двери. Тихонько закрыв её за собой, направилась в сторону внутреннего двора, где ждал своего последнего часа папа…

[1] Футон – традиционный японский спальник.

[2] Хангёку – ученицы гейш в Токио.

[3] Ёкай – широкое обозначение сверхъестественных существ японской мифологии.

Часть седьмая. Слезы Женщины (7-3)

Глава двадцать седьмая. Плакса