Оморикия

Мы шли вдоль берега. Он был песчаный, и даже с палубы было видно, какие высокие дюны намыл прибой. Я вспомнил Оморикию и с нежностью подумал об Анюте. Я мог с легкостью представить, как она бежит по этим дюнам, такая легкая, тоненькая, и ветер играет ее волосами. Она танцует, изображая из себя балерину, и беззаботно смеется. Она приближается к этим скалам-колоннам, позеленевшим от океанской воды, обнимает их и кружится, кружится под слышимую только ей музыку…

Палуба подо мной задрожала, и я почувствовал, как все во мне мелко завибрировало; у меня онемели руки. Я выронил книжку и отстранённо подумал, что у меня начинается эпилептический припадок. Усилием воли я обвел глазами палубу: пассажиров около меня не было, и просить о помощи было некого. Язык не слушался, и навалилась усталость. Я смежил веки… и меня тут же катапультой выкинуло из парома!

Я чувствовал себя невесомым, словно в моей груди вместо ребер был воздух… Я летел! Необыкновенное ощущение счастья наполнило меня всего, от кончиков пальцев ног до макушки. «Так это же времяформа!» – наконец-то понял я, во все глаза уставившись на желтые дюны. Казалось, что я могу разглядеть даже отдельные песчинки: берег стремительно приближался. На берегу, по-турецки скрестив ноги, сидел Даниил.

Конец первой части