Омская зима

БЕРЕГ МАРИИ

Словно громы заговорили,
словно вспыхнули небеса…
      На восток от обрывов Таймыра
      называется:
      Б е р е г  М а р и и
      тундры плоская полоса.

Двести лет хранится могила
в устье знобкой реки Оленек.
Ни пурга ее не разбила,
ни вода ее не размыла,
как бы ни был тот день далек.

Спит в могиле штурман Василий.
Спит в могиле его жена.
Моряка — цинга подкосила.
А Марию?
Тоска? Бессилье?
Скорбь веков.
Молчок. Тишина.

Через две недели скончалась
вслед за Прончищевым она.
Может, что шептала, печалясь?
Может, что-то в бреду кричала?
Скорбь веков.
Молчок. Тишина.

Оленек — безмолвное устье.
Или мерзнут слова на лету?
Хоронил их Семен Челюскин.
Что сказал он друзьям в напутствие,
опуская их в мерзлоту?

Время смыло слова, детали,
стерло спутников имена.
Но могилу не затоптали.
Но Марию — не забывали.
Всех забвений сильней она!

День полярный оглушит светом.
Ночь полярная — сном снегов.
В чем же слава могилы этой?
Может, правда:
                       любовь — бессмертие! —
если есть такая любовь.

Море радости — жизнь земная.
Волны лет… Судьба — ветерком…
— Где ваш Берег Марии?
— Не знаю…
— Поглядите: он? —
                                проплывает
притуманенным островком.

Тлеют медленно дни сырые.
Маясь счастьем — чтоб на века! —
все мы что-то в себе не открыли.
Оглянитесь:
                   Берег Марии
полосой летит в облаках.

СНИМОК НА ПАМЯТЬ

Ветерком натерты щеки,
будто красным кирпичом.
Ну, давай, приятель, щелкни!
Вспомнить будет хоть о чем.

Мы, летавшие беспечно
по земле и над землей,
вдруг сейчас замрем навечно —
как святые, брат ты мой!

Я вам с фотки помахаю
мятой лапищей своей
и прожженным малахаем
из дворняжьих соболей.

Будет видно там, на фотке,
наш таежный антураж.
Жаль, что замершие глотки
спрячут хрип и юмор наш.

Все слова умрут за кадром,
лишь в раскрытые глаза
наши душеньки зеркально
напряженьем засквозят.

В мерзлом вахтовом поселке
мы кипели сорок дней.
А теперь настали сроки
остывать — с раскруткой всей!

Мы остынем… Так раскрутим
все неделечки подряд,
что как стружки наши судьбы
вновь на трассу полетят.

Нам ли трассы напужаться!
Там для нас — и соль, и хлеб.
Там нам выпало сражаться
за любовь к большой земле.

Я-то…
          вспять не обещаюсь.
Безо всяких клятв и фраз
я сейчас с тайгой прощаюсь —
юбилей! — в двадцатый раз!

Вот и сяду я на фотке
в самом центре галдежа,
скобкой губ сжимаю глотку,
чтоб не вырвалась душа!

КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА

В геологическом отчете
пред описаньем рудных тел,
как я, вы, может быть, прочтете
всего лишь в десять строк раздел.

В нем все понятно, хоть впервые
я, например, читал отчет.
Раздел тот назван:
                             «Ключевые
                             слова».
Воспользуйтесь ключом!

Вот:
россыпь, золото, запасы,
шурфы, разведочная сеть,
буренье, поймы рек, террасы…
В строфу почти вместились все!

Специалист изучит дальше,
а мы — в народ. Ну да, в народ,
в поселок, на болоте вставший, —
он золотой запас кует.

Он встал над бывшим гиблым местом,
средь маеты и мерзлоты,
и ключевым словам не тесно:
одно словцо — на три версты.

В его словах все нужды сжаты.
Гараж. Столовка. Баня. Клуб.
Тягач. Бульдозер. Экскаватор.
Картошка… («Мало! Больше — круп»).
Аэродром. («Закрыт неделю!»)
Туман. («Дыра вверху опять!»)
Карьер. («По вскрышам — срыв в апреле,
растает — и  п е с к и
                                 не взять!»)

П е с к и!..
Комки промерзшей грязи.
Не Золотой — под Ялтой! — пляж.
Но слово «пласт» —
                               звучит как «праздник»,
а «пляж» — похоже на «муляж».

Я к ключевым словам печатью
еще добавить должен вам
слова, что пусть звучат не часто,
но часто думаются там.

Страна. Любовь. Планета. Дети.
Среди колючей мерзлоты
слова прекраснейшие эти
вытаивают как цветы.

Не отводя глаза от правды —
ведь тоже ею дорожу, —
я для души, не для парада
словами к людям выхожу.

И пусть иной пожмет плечами.
Но там — клянусь! — на той меже
слова
«сезонник» и «бичарня»
почти что вымерли уже!

ЧАРОИТ

Чароит, фиолетовый камень…
Как чернильные письмена,
зачарованные прыжками
эвенкийского колдуна.

Что мне нужно от них, пришельцу?
Откровение тайн тайги
или сказ о битвах,
под шелест
белых юбок — ведьмы-пурги?

Или песнь про чары красавиц:
губы — алы, щеки — смуглы,
а глаза, огоньком кусаясь,
смотрят, сотканные из мглы.

Чароит, фиолетовый камень…
Тускло светятся письмена,
непонятными мне значками
очаровывая меня.

Я пришелец, я осторожен.
Но тянусь, как к огню, к нему.
Задымится на пальцах кожа, —
а за что про что — не пойму.