Омут

Тиканье часов постепенно стихает, и ему на смену приходит не менее равномерный, но менее звонкий звук биения сердца. Он стремительно ускоряется, нагнетая напряжение, и в момент, когда пульс доходит до критической точки, зал озаряется ярким светом десятков прожекторов, расположенных по периметру студии, грохочет гром.

Толпа зрителей тут же взрывается бурей оваций. Я озираюсь по сторонам, смотрю на лица и вижу, что все они поразительно похожи друг на друга. Все хлопают и визжат от восторга, тычут в меня пальцами и смеются.

Я смотрю на Машу, на её лицо, будто вылитое из воска. Оно не выражает никаких эмоций. Маша пристально смотрит мне в глаза. На ней строгий брючный костюм. Каждая его складка отутюжена и накрахмалена до хруста, а высокий ворот белоснежной блузы достаёт до самого подбородка. Из-за этого голова её неестественно задрана вверх, но Машу это, похоже, нисколько не тревожит. Напротив, эта поза придаёт ей какую-то пренебрежительную надменность.

Я опускаю взгляд и осматриваю себя. На мне – только старые спортивные штаны с оттянутыми коленками, которые и дома-то носить стыдно. Из обуви – домашние шлёпанцы, а выше пояса я и вовсе голый. Зал некоторое время ликует, но с появлением ведущего буря оваций идёт на убыль и совсем скоро вовсе стихает. Свет прожекторов постепенно гаснет. Спустя несколько секунд зал погружается в темноту, а мы снова оказываемся освещаемые лишь одиночными вертикальными прожекторами. Только на этот раз третий прожектор светит на ведущего.

Смотрю на него. Ведущим оказывается Карл Генрихович, но меня это нисколько не удивляет. Он улыбается, поочерёдно переводя взгляд то на меня, то на Машу. Из динамиков снова раздаётся размеренное биение сердца. Внезапно ведущий делает глубокий вдох, вскидывает вверх руку и провозглашает:

– Дамы и господа! Я объявляю финальный тур!

Биение сердца заглушает короткая музыкальная заставка и ликование зрителей. Когда всё стихает, Карл Генрихович выходит в центр зала. Его походка лёгкая, непринуждённая и грациозная. Он в очередной раз коротко окидывает взглядом нас с Машей и говорит:

– По правилам нашего шоу ставкой в финальном туре может служить любая вещь, от которой ничего не зависит. Сегодня этой вещью будет… – Биение сердца становится громче, Карл Генрихович выдерживает паузу, а затем громогласно заявляет: – Этой вещью будет их дочь Юлия!

Грохочет пафосная музыка, прожекторы снова сверлят ярким светом, озаряя ликующую толпу, и в центр зала выходит Юлька. Её кудряшки колышутся в такт шагам и ярко светятся в лучах прожекторов. Она испуганно озирается по сторонам, но не замечает ни меня, ни Машу, которая, в свою очередь, не обращает на дочь абсолютно никакого внимания. Вместо этого она продолжает буравить меня взглядом. Я что-то кричу дочери, но вопли зрителей и музыка заглушают мой голос. Юлька робкими шажками подходит к ведущему и берёт его за руку. Я очень хочу подбежать к ней, но вдруг замечаю, что единственная деталь моей одежды исчезла, и теперь я стою перед многочисленной толпой, как и перед собственной дочерью, совершенно голый!

Сгорая от стыда, прикрываюсь руками и благодарю Бога за то, что Юлька меня не замечает. Хочу сбежать, но понимаю, что если сделаю это, то больше никогда не увижу дочь. Карл Генрихович смотрит на меня и смеётся.

– Похоже, нашему участнику под номером четырнадцать ставить больше нечего!

Зал взрывается хохотом и одобрительно аплодирует удачной шутке ведущего. Новая волна стыда накрывает меня с головой. Свет прожекторов медленно гаснет. Зал стихает.

– Итак, – произносит Карл Генрихович, воздев одну руку вверх, – ставка в финальном туре – дочь. Я обязан спросить у участника номер шесть, согласна ли она участвовать в финальном туре и сразиться с участником номер четырнадцать за право обладать Юлией?

– Да! – громко произносит Маша.

– Участник номер четырнадцать права голоса не имеет ввиду того, что в прошлом туре он проиграл собственную мать! – Ведущий позволяет себе лёгкий смешок, зал смеётся. – Точнее маму. Так ведь, участник номер четырнадцать? Посему объявляю ставку сделанной! Да свершится шоу!

Толпа коротко аплодирует и снова стихает.

– Я хочу спросить участника номер шесть, какую сумму она готова заплатить за то, чтобы её дочь принадлежала ей целиком и полностью?

Биение сердца в динамиках усиливается. Маша поднимает правую руку и говорит:

– Две тысячи долларов.

Зрители тут же ахают, ненадолго стихают, а когда переваривают сказанное, взрываются воплями одобрения.

– Вот это финал! – перекрикивая толпу, восклицает Карл Генрихович. – Вот это ставки! Целых две тысячи вечнозелёных долларов за жизнь бесполезного создания! Создания, от которого никакой пользы! Браво, участник номер шесть! Надеюсь, у вас при себе имеется необходимая сумма? Я попрошу представить доказательства того, что вы располагаете двумя тысячами долларов!

Он делает акцент на сумме.

Маша суёт руку себе за спину, извлекает оттуда несколько мятых купюр и бросает на пол.

– Отлично! Что же они у вас такие мятые, участник номер шесть?

– Я их прятала от него! – Маша тычет в меня пальцем.