Омут памяти

По характеру своих функций отдел пропаганды обязан был жестко контролировать средства массовой информации, демонстрировать постоянную бдительность, дабы все соответствовало решениям и указаниям ЦК. Но была и другая, негласная функция — защита прессы. И вовсе не из-за какой-то любви или беспринципности, а по другой причине — ведомственной. Во-первых, это «своя епархия», тебе ближе журналисты, а не жалобщики и критики. Во-вторых, если слишком много «признается» ошибок, то и цена отделу невелика, подвергаются сомнению «деловые» качества его работников. В этом отношении отдел пропаганды всегда был на острие различных интересов. Если, например, отраслевые отделы занимались делами, о которых мало кто знал, то культура, информация и пропаганда была у всех на виду. И все были недовольны, хотя и по разным причинам.

Итак, коммуно-националистическое крыло в литературной сфере одержало победу, хотя и далеко не полную. Труднее стало работать и мне. Некоторые заведующие секторами — Клавдий Боголюбов, Ираклий Чхиквишвили, Иван Кириченко, почувствовав «новые» веяния, заметно ожили. На моем столе все больше появлялось записок о тех или иных прегрешениях на телевидении и радио, в газетах, журналах и в издательствах. Многие из них умирали сами собой в моем секретариате, другие были достаточно легковесными и бездоказательными, их я отправлял на доработку. В отделе хорошо знали, что если я возвращаю бумагу, то второй раз ее посылать не следует. Но была и третья категория бумаг, которые приходилось подписывать. Приходилось считаться с тем, что у многих секретарей ЦК была своя как бы агентура в отделах.

Мои отношения с журналами «Октябрь» и «Молодая гвардия» оставались по-прежнему натянутыми. Главный редактор «Октября» Всеволод Кочетов был достаточно известным писателем. Считался верным помощником ЦК. Когда на его страницах происходили чисто литературные разборки, то ими занимался отдел культуры. Наш отдел выходил на сцену лишь в случаях, когда дело касалось непосредственно политики.

Однажды «Октябрь» напечатал передовую статью сугубо антисемитского характера. Она критиковала определенную часть интеллигенции, которая, по мнению журнала, плохо помогает партии воспитывать советский народ в духе коммунизма. Обвинения были достаточно банальными, сами по себе они не заслуживали внимания, если бы не объяснения причин происходящего. Все это происходит потому, утверждал «Октябрь», что большинство интеллигенции происходит из евреев.

Я долго думал над тем, что делать с этой статьей. В конце концов принял решение написать записку в ЦК. Пригласил Кочетова, стал с ним разговаривать, но он уперся, пытаясь доказать, что статья не антисемитская, она — об идейных настроениях интеллигенции.

Писать записку о том, что журнал проповедует антисемитизм, было делом бесполезным. В лучшем случае на ней расписались бы секретари ЦК — читали, мол. Надо было как-то схитрить, например, сослаться на какое-нибудь решение. Подспудно я рассчитывал на то, что Суслов очень берег авторитет уже принятых решений ЦК. Я решил сослаться на так называемую «махаевщину». Был в начале 30-х годов инженер Махаев, активный проповедник антисемитизма. Тогда ЦК принял специальное решение по этому поводу.

Это обстоятельство, собственно, и выручило. Мою записку обсуждали на закрытом заседании Секретариата ЦК, чего я совсем не ожидал. Суслов в мягкой форме начал втолковывать Кочетову, что надо быть внимательнее, более строго подходить к редактированию. Говорил ему, что некоторые статьи вызывают нежелательную реакцию, которая нам, в ЦК, не нужна. В сущности, шел разговор единомышленников, но один из них, который постарше, внушает младшему, что тот не всегда аккуратно себя ведет. На сей раз Кочетов Соглашался с критикой.

На том дело и закончилось. Однако на другой день мне позвонил Суслов. Он сказал, что беседует с Кочетовым, и попросил принять его. Минут через десять — пятнадцать заходит совершенно другой Кочетов, улыбающийся, доброжелательный. Сказал, что ЦК преподал ему хороший урок, что отдел поступил правильно, обратив внимание на эту статью. Упомянул, что его не было в редакции, когда печатался журнал, иначе он не пропустил бы подобной чепухи. Потом все-таки стал рассуждать о том, что есть много фактов, которые говорят об опасных настроениях интеллигенции.

Не сложились у меня отношения и с руководством газеты «Советская Россия». Редактировал ее генерал Московский. Однажды он позвонил мне и сказал, что собирается напечатать статью с критикой бардов, разных шансонье, которые, по его мнению сбивают с толку молодежь, несут в себе реакционное начало мелкобуржуазности, расхлябанности. Кроме того, упомянул, что в ней хочет критически отозваться и о Владимире Высоцком, который постепенно превращается в кумира, записи его песен ходят по рукам, они разлагают молодежь.