Он говорит

Да вот, не учёл, что теперь у нас везде курить запрещено, но все курят. И у лифта курят, и вот, в эти морозы, что случились в январе, кто-то мне её заморозил — оставил открытой форточку.

Запах хотел выветрить, наверное.

Форточка всю ночь была открыта, и она, натурально, все листики свернула. Кроме маленькой веточки внизу.

Затащил я её обратно, да заплакал.

Нет уже никого, и тот танковый завод в Сибири, поди, закрыт.

Стал отогревать. Мне старухи говорят: кропи её эпином, с эпином даже швабра заколосится. И я как, опять же, Брюс Уиллис, не дышал, зажигая спичку. Это я в фильме видел, у него всего одна спичка была, а нужно было там в пирамиде что-то поджечь. Прыскаю этим эпином да молюсь на неё.

Ну и порскнули по толстым веткам зелёные листочки.

Начала, милая расти, обпиленная.

А как меня сюда прибирали, так соседу стукнул в дверь:

— Вот те ключ. Поливай ты мою розу, Христа ради. А хочешь, кури здесь, только с форточкой не балуйся.

Это ведь домашнее животное, только не мявчет».

Он говорит: «…Ты вот работал в газете и, поди, знаешь, что такое „универсальная новость“. Это такая новость, которую куда хочешь можно впихнуть — и в раздел „наука“, и в раздел „общество“ и во всякие забавные новости, которыми обычно заканчивают дело — ну там, что ежи стали страдать от алкоголизма, или обнаружился говорящий пёс. Мне всё не даёт покоя старая история о том, что люди, похороненные в последние десятилетия, разлагаются очень медленно или не разлагаются вообще. Правда, был такой режиссер Ромеро, что тоже последние десятилетия это исследовал, Эдгар Аллан наш По начал эти исследования куда раньше. Так или иначе, умирать сразу стало как-то бессмысленно. Вернее, умирают-то сразу, но уходить не хотят, напоминая такое старое выражение „загостились“.

Я думаю, если сходится несколько факторов — бальзамировка тела в морге, отчасти питание, то отчего бы не мумифицироваться. К тому же лекарства пошли такие, что и из-за них тело разлагается с трудом. Если человек достаточно долго болел и лечился, то процесс идёт небыстро. Говорят, что греки от этого пострадали: у них в связи с недостатком земли выработался веками обычай вынимать останки через три года и смотреть, очистились ли кости, и если да, то складывать в оссуарий и перезахоранивать — для экономии места. Но кости очищаться не торопятся, и наследников умерших, которые наготове стоят с полотенцем в руках и которым на руки выкладывают из гроба останки, приходится чаще всего видеть всякие ужасы.

Обычай этот вполне православный, а если вспомнить Афон, то там всегда именно так и хоронили. Я как-то беседовал с батюшкой, и он разъяснил мне по поводу кремации. Смысл был в том, что можно всё — однако ж прах должен смешаться с землёй.

То есть, урны не должны стоять в нишах, и пробки препятствовать смешению праха с окружающей средой. Хотя это дело тонкое, а я не специалист.

Знаешь, ещё что: работники очистительного огня жалуются — у клиентов то кардиостимуляторы взрываются, то пепел жирный пошёл, то какие иные вложения жизнь портят.

Но представляешь, какой простор для ассоциаций — вот, скажем, ставят через полвека Гамлета, и могильщик достаёт из земли не череп, а голову. Гамлет всматривается во всё ещё искрящиеся юмором глаза шута — ну и всё такое. Хотя у нас-то, в угрюмой нашей истории, и покруче бывало. У одного советского писателя была такая история: строят что-то на Чукотке и находят могилу ревкомовцев, которых зарубили белые. И вот к могиле сбегаются старухи, которые были жёнами и невестами этих ревкомовцев — только старухам уже за семьдесят, а убитые лежат в вечной мерзлоте как живые. И вот старухи вдруг видят своих возлюбленных такими, какие они были шестьдесят лет назад. И то, что их (и тех, и других) довольно много.

Это очень сильная история, и уже совершенно не важно, было ли это на самом деле. Вот, доложу я тебе, настоящая литература. Но не советский писатель это придумал, а природа. Вот Джек Лондон написал, если точно вспомню: „А там, весной или летом, отогрев мерзлый грунт, вырывают где-нибудь могилу. В неё опускают труп и, прикрыв его сверху мхом, оставляют так, свято веря, что в день страшного суда сохраненный морозом покойник восстанет из мёртвых цел и невредим. Скептикам, которые не верят в физическое воскресение в этот великий день, трудно рекомендовать более подходящее место для смерти, чем Клондайк. Но это вовсе не означает, что в Клондайке также хорошо и жить“».

Он говорит, глядя в потолок: «А я вот Пасху больше люблю. Пасха — хороший праздник, а Новый год — неловкий. Новый год всегда случается в одно и то же время, а Пасха — всегда по-разному. Ну и на Новый год все чуда ждут, а вместо него одни песни прежних времён, да все — про тюремное заточение. А на Пасху всегда чудо есть. Однажды, накануне Пасхи были у меня всяко разные неприятности. Была, например, тогда пятница, к тому же тринадцатое число, к тому же эта пятница была страстной, ещё началась и не могла кончиться какая-то магнитная буря, а, вдобавок, я больной, почки болят, которые мне братва ещё двадцать лет назад отбила.