– Знаешь, где я был? – прижал меня к себе, шепнув прямо в ухо, битым стеклом в душу проникая. – В тюрьме. В самой, блядь, хуевой тюрьме. Твой папочка постарался, мышка. А знаешь, что мне приходилось делать, чтобы выжить? Чтобы выйти?
– Марк, пожалуйста, – я потянулась к нему, обнять хотела.
– Нет, слушай теперь. Ты же хотела знать, – выплюнул, продолжая жестокую исповедь. – Я убивал людей, – Марк резко отпустил меня, – вот этими руками, – вскинул сильные ладони с четким рисунком вен. – Знаешь, как сложно на самом деле задушить человека? – он погладил мою шею, криво усмехнувшись, когда меня дрожь прошила. – А как кишки с влажным звуком вываливаются из вспоротого брюха? Теплые, скользкие.
Я помотала головой испуганно.
– А я знаю, Мелена. Я делал все, чтобы выжить и выбраться, а теперь сделаю все, чтобы отомстить моим врагам. Твоей семье, мышка.
– Я люблю тебя, Марк, – шепнула, не замечая горьких слез, капавших на грудь. Он дернулся, словно я ударила его. Смотрел с неверием, непониманием.
– Что же ты за человек, Мелена? – нервно хохотнул и пальцем коснулся мокрой щеки. – Не противно, что к тебе убийца прикасается?
Я улыбнулась дрожащими губами:
– Позволь мне любить тебя.
Я чувствовала его. Чувствовала, как тяжело дались ему эти признания. Если бы могла, то забрала бы эту боль, избавила от той жестокости, которую пришлось проявить, чтобы стоять сейчас рядом со мной. Мне не под силу изменить прошлое, но я могу попытаться исцелить его, заживить раны, вылечить мечущуюся душу.
– Не нужно меня спасать, малышка. Моя душа уже в аду.
Я порывисто обняла его, прижимаясь щекой к груди, пачкая косметикой белую рубашку. Марк не оттолкнул: нежно обнял, губами прижимаясь к моей макушке.
– Не плачь обо мне, малышка. Никогда обо мне не плачь. Я этого не стою…
Марк
Мелена привстала на носочки и прижалась к моим губам, делясь своим светом, солеными слезами душу встряхивая. Я не понимал мышку. Я вообще нихрена не понимал! Как она может так спокойно касаться меня? Почему не боится? Где отвращение? Как вообще у человека, пропитанного внутренней жестокостью, мог родиться такой ангелочек? Невинная, чистая, незапятнанная даже дурными мыслями. Я столько пытался растоптать ее, уничтожить все чувства ко мне, сделать проститутку, отдающуюся за деньги, а сделал женщину, с которой невыносимо сладко находиться рядом. Мелена скинула кокон и превратилась в бабочку, нежную и прекрасную. И она моя. Мне вручила сердце и душу. Тело свое отдала. Мое семя проросло в ней новой жизнью. Мелена моя женщина, но мы никогда не сможем быть вместе. У нас есть только «сегодня».
Я бережно подхватил ее на руки, продолжая целовать податливые губы. Специально же рассказал в самых жестких подробностях, не смягчая правды о тюрьме и своих «подвигах» в ней. Хотел, чтобы Мелена перестала смотреть на меня как на рыцаря, на бога, которому готова поклоняться. Она не должна любить меня! Я ничего не сделал, чтобы мышка любила меня! А после того, что сделаю, она точно меня разлюбит. Лучше бы ее сердце не открывалось для меня. Так было бы легче. Ей. И мне.
Я уложил ее на хрустящие простыни, медленно провел рукой по бедру, собирая ладонью гладкий шелк. Сегодня мне хотелось любить ее. Не убеждать себя, что это просто хороший взаимовыгодный трах, а просто любить.
Ее тело налилось женственностью, приобрело мягкость и спелую округлость. У мышки была точеная фигурка, а сейчас стала истинно женской. Я губами отметил каждый выступ и каждую впадинку, осыпал поцелуями тонкую шею и плечи, языком обвел пышную грудь, налившуюся, отяжелевшую. Меня пьянил вкус ее кожи, запах с ума сводил. Мелена пахла дикими ягодами. Домашняя девочка пахнет, как лесная сладость.
– Ты такая красивая, мышка, – шепнул, неспешно освобождая ее от одежды. Мне нужно набраться терпения. Усмирить темперамент. Черт, не думал, что это так сложно. Мне до сих пор крышу от нее сносило. Возбуждала она меня. Только она и возбуждала. Это, наверное, какой-то генетический код, истина, вшитая на подкорку или впитанная с молоком матери: по запаху признавать свою самку.
– Я хочу тебя, Марк, – с дерзкой улыбкой произнесла мышка и томно провела пальцами по внутренней стороне бедер, раскрываясь мне навстречу. Мелена научилась соблазнять, заигрывать с пороком, с ума сводить бесстыдством. Вот и сейчас она играла с собой, размазывая соки по половым губкам, и стонала томно, призывно раздвигая ноги. Сучка моя.
Я сорвал бабочку, рывком сбросил смокинг и рванул ремень. Меня вдруг накрыла дикая волна похоти. Захотелось диким зверем на нее наброситься, с первобытной яростью овладеть, сожрать трепетную добычу, но я подавил животный порыв и устроился у нее между ног: поцеловал гладкий лобок и языком провел по всей промежности, невесомо лаская розовую кнопку. Ее вкус изысканной пряностью растекся по нёбу. Бля, так и подсесть на куннилингус можно, хотя раньше вот вообще не жаловал. Брезгливость, чтоб ее!