Он не хотел предавать

— Пятнадцать — дама в третьем ряду… Двадцать тысяч. Спасибо. Двадцать пять тысяч… Тимофей Арамов, известнейший петербургский дизайнер, автор проектов интерьеров, в том числе ночного клуба «Футурама». Лауреат премии фестиваля DEAF в Роттердаме, Нидерланды. Абстракционист по убеждению, оригинальная манера исполнения… Тридцать пяль тысяч! Поздравляю, удачное решение! Тридцать пять тысяч — раз!

— Сорок!

— Сорок — по телефону… Повторяю нашу информацию, торги происходят в Интернете на сайте галереи в режиме онлайн. Мне сообщают: сделана ставка пятьдесят семь тысяч…

Завальнюк не успевал и рта открыть. Его буквально затерли. Тем более, что он не понимал, как аукционист ведет торги — соседи по партеру вроде бы только успевали поднять руку, а суммы никто вслух не называл. Ни разу в жизни не участвовавший в подобных аукционах, Завальнюк подозревал, что народ обменивается с аукционистом, ведущим торги, условными знаками. К тому же его крайне раздражал литературный секретарь, повисший на спинке его стула и дувший в ухо: «Шеф, вы что? Из-под носа уводят. Пошевеливайтесь, не тяните, сейчас перехватят! Картина стоящая! Не сомневайтесь».

Как будто он сомневался.

— Пятьдесят семь тысяч! — выкрикнул аукционист.

Легкий гул азарта пронесся над головами покупателей.

— Шестьдесят!

— Семьдесят!

— Семьдесят пять!

Завальнюк молчал.

— Семьдесят две!

— Семьдесят две с половиной!

По рядам пронесся нервный смех. Атмосфера накалялась. Сумма, казалось, достигла своего потолка, дальше счет шел на тысячи, и никто не хотел прогадать — ни аукционист, ни зрители.

— Семьдесят три!

— Прекрасное полотно, полное искреннего чувства и настоящей чувственности, — подзадоривал аукционист, убедительно прикидываясь знатоком живописи.

— Семьдесят пять тысяч — раз… Семьдесят пять тысяч — два…

Завальнюк поднялся во весь свой могучий рост, поднял руку (что было уже совершенно лишним, он и так приковал к себе внимание всего зала) и весомо заявил:

— Сто!

Аукционист сделал паузу, достаточную для того, чтобы предложенная грандиозная сумма дошла до сознания потенциальных соперников. Затем повторил:

— Сто тысяч — раз…

Он выдержал паузу, как хороший актер.

— Сто тысяч — два!

В зале наступила мертвая тишина.

— Сто тысяч…

Других претендентов на шедевр Арамова не нашлось.

— Три! Продано! — звонко ударив молотком, объявил аукционист.

После торгов Завальнюк выписал чек и приказал доставить картину в свой офис. К нему подвели бледного, обалдевшего от счастья художника, который что-то бормотал. Со всех сторон их окружили люди, которые поздравляли, хвалили приобретение, пожимали художнику руку, хлопали по плечу, совали визитки. Завальнюк хотел вырваться и уйти, но Стас его остановил, прошептав на ухо:

— Что вы, шеф! Хозяин галереи дает фуршет, обязательно надо остаться.

Завальнюк озирался по сторонам, как медведь, обложенный собаками, ища кого-то в толпе… Но Любовь исчезла, и шефу в наказание за благородно потраченные сто кусков довелось провести час в обществе кибер-речников. Для людей, исповедующих стиль панк, питерские художники неплохо разбирались в итальянских винах и индийской кухне.

3

Их первая встреча в тесном кругу состоялась в ночь после аукциона.

Завальнюк пригласил Тимофея Арамова на ужин. Не ошибся: Любовь поехала с ними. Отправились вчетвером: шеф, его литсекретарь и чета Арамовых.

Завальнюк по дороге шепотом поинтересовался у Стаса, куда следовало бы отвезти народ с учетом дамских вкусов? Пораскинув мозгами, Стас предложил клуб «Джет-Сет». Завальнюк кивнул и приказал шоферу ехать в «Рэдиссон-Славянскую». Это напоминало поговорку: «Послушай, что говорит женщина, и сделай наоборот».

В ресторане «Славянской» все столы были оккупированы заранее, но для Завальнюка, естественно, место нашлось. Стас презрительно скривился — ему показалось, что хозяин хотел продемонстрировать Любови свою влиятельность. Нашел перед кем метать бисер… В Париже жена Арамова бывала в местах и получше, где клубнику не сервируют горкой, а ставят отдельную серебряную тарелочку в виде листка, на которую следует класть не больше одной ягоды. Это в России привыкли брать количеством, а в голодной средневековой Европе родилась идея компенсации качеством: прожевал единственную клубничку с серебряного листка, запил глоточком шампанского, промокнул губы льняной салфеточкой — и доволен!

В «Славянской» перед Завальнюком все ползали на брюхе, и, как Стас с неудовольствием про себя отметил, на Любовь это произвело нужное впечатление.