Он просто спятил (СИ)

Раздумав некоторое время, Полина все же приехала, и, когда встретились, принялись спорить до хрипоты. Она пыталась отстоять свою самостоятельность, он - напирал на благоразумие.

- О каком благоразумии идет речь? – всплеснув руками, крикнула Поля. - Который месяц уже прошу: оставь меня, наконец, в покое! – глянула на побелевшего Стаса, но смело продолжила: - я о тебе через два дня и думать забуду, а ты все звонишь, все пристаешь! Надоел, сил нет тебя видеть!

На этом высказывании у Стаса закончилось терпение. Схватил ее за волосы и потащил наверх. Втолкнул в одну из комнат, где единственной деталью интерьера была кровать, вышел и запер за собой дверь.

Когда Полина избила руки о запертую створку, всласть наругалась, и порядком успокоилась, он вернулся и снова ошарашил.

- Теперь это твоя комната - надолго. С работы придется уйти, считай, теперь безработная. Диплом получишь к концу зимних каникул. Обживайся. Звонок отцу раз в неделю, говорить будешь в моем присутствии. Ванная смежная, одежду привезут к вечеру. Надумаешь из окна вывалиться, найду и сверну шею. Всё поняла? – он бесился, до кровавых разводов перед глазами.

Эхом стояли ее последние слова, вспомнив которые, пелена ярости только густела.

Когда за мужчиной в очередной раз захлопнулась дверь, и послышался звук затвора, Полина, впервые за время их «отношений» расплакалась.

Потянулись пустые дни.

Полина целыми днями разглядывала потолок и лежала, практически не шевелясь. Стас приходил по вечерам, брал ее зло, порой откровенно грубо, жестоко, но она продолжала лежать под ним сломанной куклой. На ночь Громов не оставался, и у нее было много времени, чтобы подумать. И подумать было о чем.

«Ты еще наплачешься, сука, обещаю. Всю душу из тебя вытрясу» - мысленно повторяла Полина, как мантру и успокаивалась.

Он понял, что просчитался, когда и через неделю Полина не оттаяла.

Лучше бы она ненавидела! Что только он не делал – и угрожал, и бил. Шантажировал и предлагал договориться, помириться, насколько это было возможно, но она упорно молчала. Смотрела пустыми глазами в потолок, порой даже не мигая.

Он хотел извиниться, хотел начать все заново, но сказать «прости» язык не поворачивался. Стас злился, кричал, отпускал пощечины, тряс ее за плечи, но она даже не переводила на него взгляд. Такая: резиновая кукла, не больше - ему была не нужна. Холодая, неподвижная. Почти мертвая. Жуть брала, когда смотрел в ее восковое лицо.

Иногда Стас добавлял ей в еду снотворное. Когда же она засыпала, Громов ложился рядом, обнимал, перебирал волосы, целовал, водил рукой по гладкой коже. Наслаждался ее теплом.

Он стал напоминать себе извращенца, свихнувшегося фанатика, маньяка, но без нее, без ее тела жить не мог.

Трахал случайных партнерш, былых любовниц, иногда даже проституток, и после таких вечеров зверел. Девицы казались ему скучными и пресными. В их глазах он отчетливо видел алчность, жадность, покорность, готовность на все, только бы отхватить кусок побольше.

Нашел похожую на нее девчонку, просил одевать вещи Полины, но это была не она: не те глаза, не та улыбка и поворот головы. Не та изящность, не те стоны.

Громов ненавидел себя за слабость, за боль в груди, когда очередная сука кончала под ним, а он думал о Полине.

Это всё - всерьез смахивало на одержимость.

В очередной раз, напившись до розовых слонов, Громов решил убить ее. Просто взять и свернуть тонкую шею, раз и навсегда избавившись от бесконечной слабости, от едкого, давящего чувства, что не давало нормально дышать. Но, едва эта мысль всплыла в нетрезвом мозгу, он громко рассмеялся. Всё это было невыполнимо, невозможно. Легче самому было удавиться, чем сделать ей больно. Осознав это, Громов проклял всех красивых баб до седьмого колена: громко, и весьма непечатно, чем напугал прислугу до продолжительной икоты.

Полина Смирнова тянула из него жилы ржавыми клещами, даже не подозревая об этом. Лежала неподвижно в комнате на втором этаже, пустыми глазами смотрела в потолок, будто видела там небо, а Стас загибался. Ее уход от реальности пугал Громова, заставлял снова и снова пересматривать поступки под разными углами. По сути, он давно забыл, что такое совесть, но сейчас она не просто кричала, она выкручивала руки, орала благим матом, и приказывала отпустить Полину, пока не случилось настоящей беды.

Громов не узнавал себя в зеркале. Вместо самодостаточного, довольного жизнью мужчины оттуда теперь смотрел раненный зверь с седыми висками и затравленным взглядом.

В очередной вечер, раз, за разом целуя ее плечо, проводя рукой по волосам, Стас пытался надышаться: водил носом по шее, прижимался губами к мерно бьющейся жилке пульса, и на долгие минуты застывал, считая сердечное биение.

Провел пальцем по брови, коснулся виска, где просвечивалась бледно-зеленая венка, обнял до боли.

- Что ты сделала со мной? – тихо прошептал ей в волосы.

Ведь он жил до нее вполне счастливо. Красивых женщин ему хватало, равно как и молодых. Хватало денег и статуса, хватало развлечений.