Он снова здесь

Я прибыл в город около полудня и использовал время, чтобы навестить некоторые полюбившиеся мне места. Я помедлил в Зале баварских полководцев, вспоминая о пролитой крови верных соратников, прошелся мимо пивной “Хофбройхаус” и с некоторым опасением направился к Кёнигсплац. Но как возликовало мое сердце, когда я увидел великолепные постройки в целости и сохранности! Пропилеи! Глиптотека! Античное собрание! И – я даже не осмеливался надеяться – Фюрербау и Административное здание по-прежнему были на месте и даже использовались! Значит, от демократических борцов с инакомыслием не укрылось, что эти благословенные постройки завершили наконец ансамбль Кёнигсплац. В веселом расположении духа я отправился бродить по Швабингу, и ноги будто сами привели меня на Шеллингштрассе, а там – к нечаянной встрече. Нельзя и представить себе волну радости, когда меня поприветствовала вывеска “Остерия Итальяна”, за которой скрывалось название моего излюбленного места – “Остерия Бавария”[71]. Как бы мне хотелось зайти и что-нибудь заказать, да хоть минеральной воды, однако время промчалось слишком быстро, и мне уже следовало вернуться в отель, где вечером меня должен был забрать таксомотор.

Прибытие на Луг Терезы меня разочаровало. Полиция хотя и оцепила огромную территорию, но не обеспечивала ни безопасности, ни порядка. Я еле успел выйти из машины, как на заднее сиденье рухнули два изрядно опьяневших персонажа.

– Бррра-а-э-элиннерштррсс! – пробормотал один, в то время как другой уже задремал. Шофер, довольно крепкий малый, вытащил обоих пьянчуг со словами “Это не такси!”, а затем повел меня к тому месту, где проводилось мероприятие.

– Простите уж, – сказал он мне, – на этом чертовом празднике всегда так.

Мы прошли несколько метров по улице в сторону палаток. Я затруднялся представить себе, как кому-то может прийти в голову идея организовать здесь социально значимую встречу. Заборы, ограждающие участки, были облеплены привалившимися к ним пьяными мужчинами, непрестанно мочившимися сквозь сетку забора. Некоторых поджидали в сторонке столь же нетвердо державшиеся на ногах подруги, которые были явно не прочь заняться ровно тем же, но, видимо, не решались из подсознательных остатков приличия. Какая-то парочка пыталась начать обмен нежностями, прислонившись к тумбе для афиш. Он явно имел целью всунуть свой язык ей в рот, но не мог найти оного, поскольку подружка сползала вниз, а потому удовольствовался ее носом. Она же в ответ на его приставания раскрыла рот и бесцельно крутила языком в воздухе. Потом они, сначала медленно, а затем набирая скорость, сползли на землю, повторяя округлость тумбы. При этом девица визгливо смеялась и пыталась что-то сказать, но не могла ничего объяснить по причине отсутствия в речи согласных. Кавалер вначале упал на спину под ее весом, но выкарабкался и, усевшись, молча запустил руку ей в вырез. Было неясно, заметила ли это она, но три итальянца по соседству посмотрели с интересом и решили последить за происходящим с минимального расстояния. Эти унизительные потуги не привлекли более ничьего внимания, в особенности внимания полиции, занятой сбором бессознательных тел, каковые лежали вокруг в изобилии.

Луг Терезы, вопреки своему названию, не имеет почти никакого зеленого покрова, лишь около деревьев по краям сохранились клочки лужайки – насколько я помню, и в прошлом все выглядело именно так. Практически на каждом клочке зелени, насколько хватало взгляда, располагался пьяный до бесчувствия человек, и нетрудно было заметить, что к любому пустующему месту тут же кто-нибудь устремлялся и сразу там падал, или извергал из себя выпитое, или и то и другое одновременно.

– Здесь всегда так? – спросил я шофера.

– По пятницам хуже, – невозмутимо ответил он. – Чертов лужок.

Даже не могу объяснить почему, но внезапно меня как кипятком обдало осознание причин столь позорного человеческого падения. Все дело, конечно, в решении НСДАП 1933 года, когда ради еще большего роста популярности партии среди народа мы решили ввести твердую цену на пиво. Очевидно, с тех пор и другие партии догадались, что так можно обеспечить себе народную любовь.

– Похоже на этих идиотов, – вырвалось у меня, и я обратился к шоферу: – Неужели цену на пиво так и не подняли? Девяносто пфеннигов за масс[72] – это сегодня смешно!

– Какие девяносто пфеннигов? – удивился шофер. – Масс стоит девять евро! С чаевыми – десять.

Проходя мимо, я удивлялся причудливым кучам “пивных трупов”. При всей бесхозяйственности нынешним партиям удалось достичь неожиданного благосостояния. Конечно, когда не ведешь войну, то экономишь на некоторых расходах. С другой стороны, если посмотреть на состояние здешнего народа, то даже самый закостенелый упрямец согласится, что немцы в 1942 или 1944 году, да даже в самые горькие ночи бомбардировок были сплочены крепче, чем этим сентябрьским вечером в начале третьего тысячелетия.

Как минимум физически.