Она. Аэша. Ледяные боги. Дитя бури. Нада

Когда мои глаза увидели твое лицо, я пожелала тебя!

И я взяла тебя, о, мой возлюбленный!..

Так продолжится короткое время, до тех пор, пока не наступит несчастный день.

Что случится в этот день? Увы, мой возлюбленный, я не знаю!

«Она» — сильнее меня и возьмет тебя, потому что она прекраснее Устаны, тогда…

Удивительная женщина вдруг оборвала свое необыкновенно музыкальное пение и устремила свои сверкающие глаза в темноту. Мы взглянули туда же, но ничего не увидели. Но, вероятно, Устана видела что-то такое, что потрясло даже ее железные нервы, ибо она без звука упала около нас. Лео, успевший привязаться к молодой женщине, страшно испугался и лицо его исказила гримаса ужаса. Говоря правду, я сам испытывал суеверный страх.

Скоро Устана пришла в себя и села, конвульсивно содрогаясь.

— Что с тобой, Устана? Кого ты видела? — спросил Лео, отлично говоривший по-арабски.

— Ничего, мой возлюбленный! — ответила она, пытаясь улыбнуться.

Она повернулась к Лео и, взглянув на него с величайшей нежностью, какой я никогда не видел на лице женщины, обхватила его голову руками и поцеловала его в лоб, как любящая мать.

— Когда я уйду от тебя, мой возлюбленный, — сказала она, — когда ночью твоя протянутая рука не встретит мою, тогда вспоминай обо мне иногда, потому что я люблю тебя, хотя недостойна даже мыть тебе ноги. А теперь будем любить друг друга, будем счастливы! Кто знает, что будет завтра?

Глава VIII Пир

На другой день, после этой замечательной сцены, которая произвела на нас глубокое впечатление, нас известили, что вечером в нашу честь состоится пир. Мне хотелось уклониться от него, и я заявил, что мы — скромные люди и не пристрастны к пирам, но заметив, что мои слова вызвали неудовольствие, счел за лучшее промолчать.

Незадолго до заката солнца мне сообщили, что все готово, и я в сопровождении Джона пошел в пещеру, где встретил Лео, а с ним Устану. Оба они гуляли и ничего не знали о предполагаемом пиршестве. Когда Устана узнала об этом, ее красивое лицо исказил страх. Схватив за руку какого-то человека, она что-то спросила у него повелительным тоном.

Его ответ как будто успокоил ее. Немного погодя Устана снова пыталась заговорить с этим человеком, видимо, важной особой, но он сердито сказал ей что-то и оттолкнул, затем вдруг взял ее за руку и посадил около огня, и я видел, как она, преследуя собственную цель, подчинилась.

В эту ночь огонь ярко горел в пещере. Около 35 мужчин и две женщины — Устана и та особа, которая поцеловала Джона, собрались вокруг огня.

Мужчины сидели по своему обыкновению молча, каждый с копьем в руке. Только двое из них были одеты в холщовую одежду, на остальных не было ничего, кроме леопардовых шкур.

— Что же будет дальше? — спросил меня Джон. — Спаси нас, Боже, эта женщина опять здесь. Может, она не будет лезть ко мне, ведь я вовсе не подаю повода. Все они противны мне. Они приглашают Магомета обедать. Эта женщина разговаривает с ним очень вежливо. Я очень рад, что не со мной!

Мы взглянули на женщину, которая старалась вытащить бедного Магомета из угла, где он сидел, ворча и призывая Аллаха. Его приглашали есть — это была необыкновенная честь, обычно пища подавалась ему в стороне. Магомет был испуган, едва держался на ногах, но согласился пойти скорее из страха перед воином, который стоял с копьем в руке позади него, чем из желания исполнить любую просьбу женщины.

— Послушайте, — сказал я своим спутникам, — мне очень не нравится все это, но надо смотреть в лицо опасности. Захватили ли вы свои револьверы? Посмотрите, заряжены ли они?

— У меня с собой, — сообщил Джон, — но у мистера Лео с собой только охотничий нож!

Делать было нечего, мы смело двинулись вперед и расположились перед огнем. Едва мы успели сесть, как нам передали глиняный кувшин с крепкой жидкостью с неприятным запахом, способным вывернуть наизнанку желудок. Этот кувшин был замечательный. Такие сосуды находят в древних гробницах, и я думаю, что они употреблялись при погребении умерших по египетским обрядам.

На одной стороне кувшина был нарисован белый человек, нападающий с ружьем на слона, а на противоположной находился рисунок, изображавший охотника, пускающего стрелу в антилопу.

Мы сидели молча, смотрели на огонь и на тени, отбрасываемые лампами. Никто не произнес ни слова. Между нами и огнем на земле стояло большое деревянное корыто. Около него — пара больших железных щипцов. Мне очень не нравились эти вещи. Я сидел, смотрел на них и на свирепые лица мужчин, размышляя о том, как это ужасно, что мы находимся в полной власти этих людей, страшных в молчании и таинственности.

Это был странный пир: есть было положительно нечего.

Наконец один из мужчин, сидевших перед огнем, громко произнес:

— Где же мясо, которое мы будем есть?

Остальные, вытянув правые руки по направлению к огню, ответили размеренным, певучим тоном:

— Мясо скоро будет!

— Что же, это козел?

— Козел без рогов лучше, чем козел, и мы убьем его! — ответили дикари в один голос, схватились за копья и подняли их.

— Что же, это бык?