Она доведена до отчаяния

Сознание наплывало и вновь отпускало то, что он делал. Я видела, как на стене танцует мигающее отражение огонька свечи. Слышала, как голос Данте произносит слова из его старых писем Киппи. Я обняла его за шею и притянула ближе, целуя и целуя.

Он соскользнул с меня вбок, и я почувствовала его губы на своей ягодице, а пальцы скользили по внутренней поверхности ноги, едва касаясь кожи. Прикосновения расслабляли и заводили. Я закрыла глаза, думая: это случилось благодаря мне. Я полностью заслужила эти ощущения…

Его рука спустилась вниз и коснулась моей стопы.

Я резко села в кровати.

– Прекрати! – сказала я. – Не надо.

Данте тоже сел.

– В чем дело, что случилось?

Огонек свечи бросал отсвет на его лицо, мигал во встревоженных глазах. Данте снова стал собой, а не Джеком.

– Мои ступни, – выдавила я. – Я просто не люблю, чтобы мне трогали ступни.

Я тяжело задышала, запаниковала и расплакалась.

Он обнял меня и ждал. Мои рыдания стихли. Комнату наполнила музыка, которую он поставил: голос Джима Моррисона, в котором не было надежды.

– Прости, – сказала я, – я понимаю, что веду себя глупо.

Данте взял мою руку в свои.

– Эй, расслабься. Я все равно кое-что забыл.

– Что?

– Десерт! Я сейчас.

Он гибко встал с кровати и натянул джинсы. Хлопнула наружная дверь. Я дотянулась до бокала и отпила вина. Мне не хотелось быть одной. Я жаждала, чтобы те ощущения вернулись – хотела снова почувствовать то, что только что испытывала.

Он вернулся с двумя желтыми бархатцами из своего сада, снова стянул джинсы и забрался в постель. Протянув мне цветки, он покрутил их в пальцах, так что они на мгновенье превратились в желтые облачка.

– Мило, – сказала я. – А где десерт?

Он легонько приложил цветы к моему лицу, а затем к грудям.

– А вот он. Бархатцы, они съедобные.

– Съедобные? Бархатцы?

Данте вытянул лепестки из одного цветка, положил в рот и начал жевать. Затем вырвал щепотку для меня и поднес к моим губам. Я нерешительно открыла рот. Сладкий вкус меня удивил.

– Ты по-прежнему веришь в Бога? – спросила я.

Слово «по-прежнему» повисло в воздухе. Я засыпалась – выдала свое знакомство с Киппи, с дилеммой Данте в лютеранском колледже, все выдала.

Но он улыбнулся как ни в чем не бывало.

– Слушай, а вопрос про веру не слишком серьезен для первого свидания? Такую тему необходимо поддержать вопросами: «Ты веришь в астрологию?» или «Ты веришь, что Джим Моррисон еще жив?»

– Ой, – смутилась я, – извини.

– Раз ты спрашиваешь, нет, я не верю. Раньше верил. В старших классах даже решил, что хочу стать священником, представляешь?

– А почему ты передумал?

– О, это долгая история. В какой-то момент я осознал, что это желание моей матери, а не мое. Затем я… дай вспомнить… потерял девственность, ввязался в антивоенное движение, поступил в университет на педагогический. Рассудил, что целесообразнее спасать людей для этой жизни, чем для той, понимаешь?

Я нерешительно потянулась к нему. Он был – и не был тем юношей из писем.

– А ты? – спросил Данте. – Во что ты веришь?

По коже пробежал мороз.

– Я? – переспросила я. – Не знаю.

– Скрытничать нечестно. Тебе холодно, что ли? Хочешь одеяло?

– В китов, – решилась я. – Вот во что я верю.

– В китов? В тех, которые живут в океане?

Я кивнула.

Данте тоже кивнул:

– Да, они крутые. И таинственные. Если задуматься, я тоже, пожалуй, верю в китов.

Под моими пальцами волоски на его предплечье казались шелковистыми.

– А ты мог бы… – начала я. – Ты… Как думаешь, ты бы хотел снова попробовать заняться любовью?

Его губы поцеловали мои губы, его язык ласкал мой язык. Я почувствовала, как у него наступает эрекция – он прижимался к моему бедру.

– Похоже, что да, – прошептал Данте.

Он снова уложил меня и принялся целовать плечо и груди – не настоящими поцелуями, а едва касаясь губами кожи, поцелуем бархатцев на моих сосках.

Он вошел в меня нежно, нерешительно, выжидательно.

– Да? – спросил он. Я кивнула, и он начал медленно раскачивать бедрами, делая плавную, сексуальную «восьмерку», из стороны в сторону. При этом он смотрел на меня. – Все хорошо? Тебе нравится?

Я поцеловала его, провела руками по крутым ягодицам, почувствовав его ноги сзади, и прижала к себе. Данте закрыл глаза, улыбнулся и вошел глубже.

– О да, хорошо, – прошептал он. – Очень приятно.

В нем не было ничего отчаянного или злого. Из уголков глаз у меня текли слезы, но я улыбалась. Я это заслужила, напомнила я себе. Я долго и упорно работала, чтобы ощутить то, что Данте помогает мне ощутить.

Он не был юношей из писем. Был. Не был. Был. Мое мнение менялось с каждым его движением назад и вперед… Я закрыла глаза и увидела белые тела Руфи и Ларри в темноте на полу бабкиного дома, как они разделили друг друга. Увидела Руфь, блузка которой была поднята, а полные груди истекали молоком для Тиа. Я поднималась, выгибая спину, подаваясь вперед, навстречу Данте. Его вздохи были тихими и далекими. Он действительно мог бы верить в китов.

Его движения ускорились, я поймала его ритм и поддержала, снова и снова.