Она доведена до отчаяния

Массаж спины всегда возвращал Данте к жизни. Когда он целовал меня или трогал, каждый раз спрашивал:

– Тебе хорошо? А так? А тут?

Данте называл наши занятия любовью пьесой в двух актах: сначала я, затем он – так нам больше всего нравилось. Тогда я расслаблялась, счастливая и удовлетворенная, и целовала его веки и рот, пока он входил и выходил из меня, медленно крутя бедрами. Иногда он смеялся, когда кончал, иногда вздрагивал и комкал простыню в кулаках.

– Подожди, не выходи из меня! – говорила я порой, кладя ладонь ему на копчик. Я боялась и правды, и лжи. Я боялась даже самого слова «отстранение».

От секса и любви у меня началась бессонница. Когда Данте засыпал, я вставала и ходила в темноте, огибая смутно различимую в темноте мебель и убеждая себя, что я его не потеряю, что это у меня уже пройденный этап – с потерями. Однажды ночью, во время нервной беготни и кусания ногтей, я запнулась о стул и пребольно ушибла большой палец. Не обращая внимания на боль, я вернулась в кровать, ища в темноте доказательства реальности Данте: волосы на груди, его дыхание, обдающее кончики моих пальцев, влажное пятно, которое мы оставили на простыне.

– Что, перелом? – спросила я врача, который осматривал мою ногу через два дня.

– Да, палец сломан.

– И что мне делать?

– Ничего.

Ничего я не делала и для предохранения. Если вы тянете и звоните в «Планирование рождаемости», когда рабочий день у них закончен, значит, вам нет необходимости с кем-то говорить – у вас уже есть готовый совет некоего всезнающего женского голоса.

– Разумеется, – говорит голос, – отсутствием предохранения ты тоже принимаешь решение.

Моя смена в супермаркете заканчивалась в три, Данте в школе обычно освобождался позже. К октябрю мы уже каждый день встречались в библиотеке в центре Монпелье и вместе совершали восхождение на холм.

Как-то раз, ожидая Данте, я заметила толстую книгу «Наши тела и мы сами». Мое внимание привлекла большая фотография на обложке – черно-белый снимок двух демонстранток, державших плакат «Женщины, объединяйтесь!». Одна из протестующих примерно моего возраста, другой было лет семьдесят. В тот день в магазине произошла громкая ссора среди персонала: Тэнди, которая весной собралась замуж, отменила в пылу размолвки приглашения двум другим кассиршам быть подружками невесты.

– Сука! – кричали они друг дружке из-за касс.

– Сама ты сука!

Листая первую главу «Наши тела и мы сами», я то и дело закрывала книгу и смотрела на этих объединившихся демонстранток.

Я соскучилась по бабушке. Мы по очереди писали и звонили друг другу каждую неделю, но письма и разговоры получались вежливыми – и ни то ни се. Бабка называла мое незадавшееся прошлое «делами давно минувших дней» или «тем случаем некоторое время назад». Слушая наши разговоры, можно было подумать, что в мире не существует смерти, секса и безумия. Женщины в книге обнимались, играли на кларнетах, занимались любовью со своими лысеющими бойфрендами. Я, двадцатипятилетняя, сижу в библиотеке в Монпелье и жду любимого мужчину, который обожает меня, но одновременно я еще и моя ожиревшая ипостась, дующаяся на весь мир в своей комнате в бабкином доме. И еще я шестилетняя, в комбинезончике, проезжающая с отцом размытую бурю за стеклами машины на мойке. И восьмиклассница в «МГ» Джека Спейта – волосы развеваются на ветру по дороге к тому собачьему приюту, где он меня уничтожит… Да вот только не удалось ему меня уничтожить – пришел Данте и отменил изнасилование, и способа объяснить это бабке я не видела. Что за человек моя бабка за ее артритом и четками? Какой она была в постели с мужем? «Женщины, объединяйтесь!» Эта идея меня потрясла.

– Бу! – прошептал Данте мне на ухо.

Он взял меня за руку и повел к двери.

– Подожди, – попросила я. – Я хочу взять книгу почитать.

У абонементного стола он меня легонько поцеловал.

– Кстати, ты запомни, – сказал он, – надо говорить «Я хочу взять почитать эту книгу». Не надо разбивать сказуемое.

В свой выходной я прочла «Наши тела и мы сами» от корки до корки. Мне не с кем было поговорить о Данте. Ни одна женщина не могла мне сказать, правильно ли я поступаю, утаивая от него свои секреты, или эта скрытность ставит наши отношения под угрозу. Мне страшно не хватало подруги.

– Алё! – Это был жених Тэнди, Расти, они жили вместе, как мы с Данте. Однажды в магазине Расти надорвал пакет «Эм-эм-дэмс» у моей кассы и начал обстреливать ими Тэнди, которая пробивала покупки другому покупателю. Она нашла это уморительным. По словам одной кассирши, Тэнди уже делала аборт.

– Тэнди дома? – спросила я. – Это Долорес, с работы.

– Секундочку.

Его рука закрыла трубку со звуком, похожим на пуканье.

– Нет ее, вышла, – сообщил Расти.