Она доведена до отчаяния

– Быть открытым новым впечатлениям означает оставаться живым, – бормотал он потом, засыпая. – Я почувствовал, что тебе понравилось, как только ты расслабилась и приняла меня. Ты телеграфировала мне свое удовольствие и разожгла мою страсть!

На следующий день я впервые вела фургон. Он шел более плавно, чем наш старый «Фольксваген», а сиденья были так высоко, что мне казалось, я левитирую. Механик в автомастерской сказал, что отрихтовать вмятину обойдется нам в 375 долларов. Я попросила сделать это срочно, сходила в банк и сняла еще двести долларов. Данте я купила две пары шорт, две футболки, все семь томов «Мобильного путеводителя» и тетрадь в кожаном переплете для его стихов. Себе приобрела новые клоги, а в аптеке взяла по рецепту противозачаточных таблеток в запас.

– Что-нибудь еще? – спросила кассирша.

Я пододвинула к ней по прилавку мазь для заживления порезов и ссадин. Утром у меня из заднего прохода шла кровь.

Если быстро просмотреть наши снимки из той поездки (десять пленок, проявили бесплатно в фотолаборатории на Род-Айленде), можно поклясться, что мы с Данте отлично провели время и его план раскочегарить наш брак, как походный примус, удался.

На снимках в основном Данте – в правой нижней части горы Рашмор, перед «Уолл драг» или на фоне Волшебного Королевства. Даже будучи не в духе, на снимках он преображался, улыбаясь самоуверенной, а-ля Роберт Вагнер, полуулыбкой. Поэтому на проявленных фотографиях казалось, что он доволен. Из сотен снимков было только одно правдивое фото – на нем я стою в горячем источнике в Йеллоустоне и опираюсь локтем на табличку «Опасно! Термальная зона»; вид у меня затравленный и испуганный. Все остальные кадры Данте делал как из засады: то ворвался в походный душ, то щелкнул, когда я спала на полу фургона с высунутым языком, беззащитная, точно мертвая.

– Бух! Готова, – говорил Данте всякий раз, сделав снимок. А если я собиралась сфотографировать его, он сперва одалживал мою расческу.

Фотографии не рассказывали, как мне было одиноко сидеть за рулем и вести фургон через целые штаты, в то время, пока Данте, устроившись по-турецки, посмеивался некой приватной шутке между ним и автором очередной книги или записывал свои личные мысли, скрипя черной ручкой «Флэр» по большим страницам кожаной тетради. Когда я думала о расстояниях, мне становилось совсем одиноко: в какой-то момент Небраска показалось попросту бесконечной. И еще меня пугало, что я слишком далеко оказалась от бабушки и ее представлений о моей жизни. Глядя на фиолетовые горы Бигхорн, я снова задумалась, а есть ли Бог, реален ли Он, не слишком ли Он далеко, чтобы как-то вмешаться. Целые дни в поездке Данте, сидя рядом со мной, был таким же далеким, как эти горы.

– Ты попалась в ловушку собственной лжи, – сказала я себе однажды, глядя в сумерках в зеркало заднего вида. – Грейсвуд, Киппи, то, как ты забеременела Витой Мэри, – целый змеиный клубок секретов. – Мы припарковались у супермаркета где-то в Калифорнии, и Данте как раз ушел за покупками. Я смотрела, как за ним закрылись автоматические двери. – Это отчуждение – кара за то, что ты никогда не была с ним честной – ни разу, с самого знакомства.

Обычно Данте прятал свою тетрадь под сиденье, но на этот раз забыл ее убрать. Она лежала рядом – только руку протяни. Между кожаными обложками может оказаться его подлинная исповедь – из-за чего он так злится, почему женился на мне, что он сейчас чувствует. Я видела Данте через витрину – он катил тележку. Я легко могла взять тетрадь и почитать.

Меня бросило в жар от выбора, который я себе предоставила: я могу быть девчонкой в пустом классе школы св. Энтони, расстегнувшей застежку дамской сумочки мисс Лилли. Или быть толстой несчастной девицей, запершейся в кабинке туалета в Хутен-холле и вскрывшей конверты с крадеными письмами Данте. Или я могу быть кем-то другим. Лучше. Личностью, над которой мы с доктором Шоу начали работать, но так и не закончили.

Я взглянула на Данте, отделенного от меня двумя толстыми цельными стеклами: он стоял в очереди к кассе четвертым или пятым. Я поводила пилочкой по ногтям. Прислушалась к своему дыханию. Оставила тетрадь неоткрытой.

Глава 24

В дороге случались чудеса.

В закусочной на вершине горы Пайк я попросила к кофе настоящего, а не порошкового, молока. Официантка сказала, что тут настоящее молоко не хранится и быстро портится – так действует высота.

– Странно, не правда ли? – обратилась ко мне сидящая рядом женщина. Они с мужем расположились за соседним столиком. – Про молоко? Я заказала то же самое минуту назад и невольно обратила внимание на ваши слова.