– Ну, как работа? – спрашивал Данте с кровати, потягиваясь после дневного сна. С некоторых пор он начал живо интересоваться подробностями общения с моими коллегами, которых окрестил «недоумками». Вскоре я начала придерживать новости: мне казалось, что скармливаю ему жизни других людей.
– Ничего особенного. Как твой день?
Данте пошел за мной в ванную, на ходу чистя банан.
– Угнетающе. Только я настроился на новую поэму, как позвонил какой-то ушлепок и попытался продать нам морозильную камеру. Творить – это как видеть сон, понимаешь? Здесь же подсознательная связь. Если кто-то вторгается в твои мечты, это все равно что пытаться снова заснуть, чтобы досмотреть прежний сон.
Он зевнул так широко, что я увидела у него во рту недожеванный банан.
У раковины я спешно оттирала пятно от салатной заправки, которое так и осталось на моем форменном платье официантки.
– Я гляжу, ты и до прачечной не дошел?
Данте с презрением смотрел на меня, когда я влезла в свою униформу, промокая полотенцем пятно и сражаясь с молнией на спине.
– Знаешь, что меня убивает? – спросил он. – Твоя любовь ко всему поверхностному. Твое благоговение перед обыденным.
Я сообщила ему, что опаздываю. Он пошел за мной к фургону. Когда я открыла дверцу, он ее захлопнул.
– Данте, я опаздываю!
– Ах, извините, важная персона. Можно один вопросик по-быстрому? Почему всякий раз, когда я с тобой говорю, моя депрессия только усиливается?
– Прости, Данте, я делаю, что могу. Мы об этом поговорим.
– Спасибо за одолжение, – фыркнул он. – Вот уж весь вечер буду ждать!
– Слушай, ты сказал, что не хочешь бороться, когда тебя обвинили. Дело твое. Я бы на твоем месте защищалась, но уважаю твое решение. Только теперь ты взялся бороться со мной. Это несправедливо.
Его глаза наполнились слезами, и он пошел обратно в дом. Я посмотрела на часы, села за руль и завела машину. Выключила мотор.
Я вернулась в дом и присела рядом с ним на кровать.
– Данте, – сказала я, – клянусь Богом, я понимаю, настолько тебе тяжело. Мы поговорим, но сейчас мне действительно некогда. Если я не подменю Мирну, то…
– Ну так поезжай.
Я поцеловала его в лоб и встала, одернув платье.
– Я такая страшная в этой униформе, – произнесла я. – Как я выгляжу?
Он ответил, не глядя:
– Сказочное видение в синем нейлоне. Гребаная богиня на танкетках.
В ноябре Данте сбрил бороду и взял в привычку ежедневно разгадывать кроссворды и сканворды. Я не сомневалась, что он и мыльные оперы смотрит. По моем возвращении домой телевизор был теплым, а однажды я услышала, как Данте бубнит заставку из «Дней нашей жизни». Несмотря на свое вегетарианство, он выиграл нам бесплатную индейку ко Дню благодарения на радиостанции, потому что знал, кто записал песню «Крутые придурки». Но когда я предложила поехать с индейкой к бабушке, он ответил, что не желает отмечать праздник «традиционно, как дебилы Уолтоны».
Я начала стирать вручную вещи, в которых собиралась на работу, а Данте, чтобы ограничить стирку, носил одно и то же каждый день: штаны хаки, серую фуфайку и никакого нижнего белья. Его работа по дому свелась к вытиранию пыли и выпеканию батона-косички и десертов с кремом, которые он в основном ел сам. Обычно от усталости он не мыл посуду после ужина, поэтому мне приходилось оттирать засохшее масло и выставлять на сушку целые горы мисок и сковородок, пока Данте слушал Национальное общественное радио или собирал кубик Рубика.
Однажды днем я вернулась домой с работы, а он как раз вышел из душа. Я с изумлением смотрела на колыхавшиеся жирные складки, когда голый Данте прошелся по комнате.
– На что уставилась? – спросил он. Мой взгляд метался от заметного брюшка до целых валиков жира над задницей.
Я знала, до чего могут довести лишний вес и изоляция, как они превращают тебя в человека, которого ты сам же ненавидишь.
– Ни на что, – ответила я.
– Нет, ты на что-то пялилась. Говори.
– Мне кажется, ты немного раздобрел, вот и все.
Он не разговаривал со мной неделю.
«Дорогая бабушка!
Спасибо, что прислала мне поддерживающие чулки и деньги на рождественские подарки. Я планирую потратить их на длинный пуховик, который все сейчас носят – зимы здесь очень холодные. Чулки просто спасают: у одной моей коллеги такой сильный варикоз, что ей пришлось лечь на операцию. Из нее вытягивали вены – говорит, это очень больно. Может, когда-нибудь я найду работу, где смогу целыми днями сидеть за столом, сбросив туфли и задрав повыше ноги. Ох, вот бы так!
Две недели назад мы продали фургон и купили подержанную “Вегу” – сиденья изрезанные, но мотор хороший. За фургон мы выручили две тысячи сто. Дилер сказал, мы могли получить больше, если бы Данте не потерпел аварию: его подрезали справа, но по какой-то причине глупый полицейский вручил повестку Данте. Разницу в 1375 долларов я положила в банк. Она светло-зеленая – “Вега”, а не разница (шутка).