Она доведена до отчаяния

С гостями придется повременить до конца праздников, бабуля, потому что в ресторане заказан целый миллион вечеринок, а я не могу отказываться от подработок. Вполне возможно, что мы приедем в январе. При встрече давай с тобой поднимемся на чердак и посмотрим на ваши с мамой старые вещи? Я дам тебе померить мое новое макси-пальто! Я скучаю и люблю тебя, бабуля. Думаю о тебе каждый день.

С любовью,

Долорес».

Тысяча девятьсот восьмидесятый год мы встретили на барных стульях в гостиной Полы и Бумера. Вскоре после полуночи Данте, наклюкавшись «Харви Волбенгеров», заявил Поле, что она похожа на заевший автомобильный клаксон, а Пола парировала, что скорее согласится быть автомобильным клаксоном, чем насильником малолетних. Мы с Бумером взяли пальто.

Миссис Уинг и Чедли поняли, почему Данте проломил кулаком дыру в стене нашей спальни. По пути домой из больницы Данте всхлипывал и повторял: я – лучшее, что с ним случилось в жизни, и отныне он будет мне это каждый день доказывать. На следующий день я снимала украшения с маленькой искусственной елки, а Данте сидел за кухонным столом и коряво выводил планы на новый год левой рукой – правая была в гипсе. Выведенные строки катились по диагонали к нижнему углу листка:

«1. Начать мыслить позитивно.

2. Похудеть.

3. Писать минимум одно стихотворение в неделю.

4. Заняться спортом.

5. Доказать мою любовь Д.».

– Что скажешь? – спросил он меня.

– По-моему, ты запланировал слишком много. Почему бы тебе для начала не поработать над одним-двумя пунктами?

Его лицо стало жестким, когда он посмотрел на меня.

– Тебе обязательно всякий раз смешивать меня с дерьмом? – вспылил он.

– Данте, я…

Он скомкал листок и бросил мне в лицо.

– Это не я тебя уволила, – сказала я. – Прекрати.

Он поднял бумажный комок с пола и снова бросил мне в лицо.

– Еще раз попробуешь, и я…

– Что – ты? – Он легонько шлепнул меня по лицу.

Все-таки он такой же, как мой отец – делает то же, что папа делал с мамой. Я размахнулась и отвесила ему оплеуху изо всех сил.

– Заруби себе на носу, – прошипела я. – Я тебе не девчонка для битья. Никогда больше не пробуй, понял?

К весне энергия Данте неожиданно забурлила. Он решил вернуть к жизни свой сад на заднем дворе и вернуться к чтению классиков. Он все переставил в кухонных шкафчиках, натер полы воском и, от избытка сил, начал ежедневно бегать трусцой. Литературный журнал «Циркония» написал ему, что они берут к публикации один из его стихов, «Пробуждение». В ту ночь Данте потянулся ко мне в постели.

– Давай проверим, мы не забыли, что куда вставляется? – предложил он.

Он был добр и терпелив, как в первое наше лето, и я отодвинула гнев, обиду и недоверие, потому что он ублажил меня любовью. Худшее позади, думала я, если мы можем лежать рядом и снова все это чувствовать. Теплая нежность собралась вокруг его медленных пальцев, поцелуи потеряли свое ощущение, уступая дорогу другому, лучшему, и наконец я освободилась, кончив.

Я взяла его и направила в себя. Данте начал раскачиваться медленно, легко. Я обхватила его ногами, соединив щиколотки. Он накачивал меня быстрее и быстрее, его теплое дыхание обдавало мое лицо, глаза были открыты и смотрели на меня. Я коснулась его локтя.

– Любимый, может, лучше… Я давно не покупала противозачаточных…

– Это слишком хорошо, чтобы останавливаться. Кажется, будто мы избавляемся от проклятия, – сказал он.

– Я знаю, Данте, но если мы не…

– Если мы не… – часто дыша, повторил он.

– Остановись… – пробормотала я. Он отпрянул и застонал. Его пенис задергался, задевая мой живот, он засмеялся, глядя, как семя вытекает тонкой струйкой и сочится по моему боку. Он поцеловал меня в шею и веки и вытер мне живот своей обтрепанной серой фуфайкой.

– Джордж, если девочка, и Марта, если мальчик, – сказал он. – А если гермафродит, то Джоди.

– Не надо насмешек про детей, Данте.

– А может, я всерьез, – сказал он. – Я об этом постоянно размышляю в последнее время. О детях и работе.

Поздно спохватился, подумала я. Но осторожно спросила:

– Что ты имеешь в виду?

– Я взял в библиотеке книгу «Какого цвета твой парашют?». О смене карьеры. Как бы тебе понравилось быть замужем за социальным работником?

Я хотела, чтобы он объяснился насчет детей.

– А что такое гермародит? – спросила я.

– Гермафродит, а не гермародит. Это одна из неоднозначностей жизни.

– А-а.

Всю субботу я пролежала, сказавшись в «Лобстере» больной. К воскресному утру я ощутила такой прилив сил и уверенности, что наши неприятности закончились, что решилась выйти с Данте на пробежку. Я выдержала разминку и подъездную аллею, но когда дорога круто пошла вниз по склону холма, у меня уже жгло легкие и болело в боку.

– Беги один, – задыхаясь, сказала я. – Больше не могу.

Я смотрела, как Данте становится все меньше и меньше, пока он не свернул со Стейт-стрит.

С утра в понедельник мы с Тэнди вместе выкладывали на стойку свежие газеты и журналы. Той осенью Элвис Пресли, умерший три года назад, вдруг оказался на обложках «Пипл» и всех таблоидов. Толстолицый Элвис в белом костюме со стеклярусом.