Она доведена до отчаяния

Роберту бесило, что болезнь Паркинсона приковала ее к дому, и она боролась как могла. Шутила, что сделала владельца «Истерли такси» миллионером за два года, когда болезнь стала прогрессировать. Роберта настаивала, что и мне тоже надо чаще выходить. «Займитесь чем-то во внешнем мире», – всегда говорил доктор Шоу. Иногда советы Роберты и доктора Шоу бывали удивительно похожи.

В первый же вечер, когда в пятницу я вернулась в Истерли, мы с Робертой на такси поехали в «Китайский рай» на ужин в честь моей независимости – мы с ней сели на заднее сиденье, а алюминиевые ходунки ехали впереди, рядом с водителем.

– Нб тебе, Тедди, чертов грабитель, – засмеялась Роберта, подавая деньги. – Слушай мое шоу в воскресенье, посвящу тебе польку. А пока достань моего бойфренда с переднего сиденья.

Поев, мы перешли улицу к кинокафе «Вейфарер», где проходил фестиваль фильмов Мела Брукса. Роберта никогда не слышала о Меле Бруксе, но ее хохот был настолько оглушительным и заразительным, что весь зал вскоре шумно веселился. Вот, думалось мне, сижу я в темноте среди незнакомцев и хохочу во все горло над ковбоями, попукивающими у лагерного костра. Моя жизнь потерпела фиаско, а я по-прежнему в состоянии смеяться. Очки и ходунки Роберты поблескивали в свете экрана. Я взяла ее за руку.

В первые дни после переезда я сгребала вокруг дома прошлогоднюю листву и набивала ее в мешки, мыла двойные рамы, отмывала шампунем ковры, ходила на прогулки по пять миль каждый день. Остаток маминой картины я за сорок пять долларов вставила в рамку в мастерской оригинального искусства и повесила на лестнице вместо нашей с Данте свадебной фотографии. Место оказалось удачным: днем солнце, проходя через овальное окошко на входной двери, точно лучом прожектора светило прямо на картину.

В ноябре я нашла работу на неполный день в магазине сувениров и новинок Бухбиндера. Мистер и миссис Бухбиндер были выжившими после Холокоста евреями, хмурой седовласой парой с таким сильным акцентом, что мне приходилось просить повторять, что они сказали. С утра до вечера они тараторили друг с другом на своем гортанном языке и тыкали пальцем, где я пропустила, когда вытирала пыль. Это была моя работа – вытирать пыль и высматривать воров и «тураков», которые могут что-нибудь сломать. Бухбиндеры наняли меня на сезон отпусков на следующий день после того, как президентом выбрали Рональда Рейгана.

– Вы голосовали за «арахисового фермера» или за иктора? – спросил меня мистер Бухбиндер в качестве собеседования.

– Простите, за кого?

– За иктора, за этого голливудского поца!

– А-а. Честно говоря, у меня не было возможности проголосовать.

– Отлишная итея! – восхитился Бухбиндер. – Вы приняты.

– Джо Вишниевски просит напомнить, что в семь часов во вторник в Пуласки-холле состоится собрание, будут выбирать чиновников. Так что того, ребя, тащите тудыть-сюдыть задницы, ежели вы точно знаете, что для вас хорошо. А пока слушайте Уолта Скибу и группу «Вайс верса». «Встрепенись!» Вы чего, это полька так называется.

Всю неделю Роберта ходила в спортивном костюме, но для пятничного выхода в «Китайский рай» и в кино она наряжалась – «причипуривалась», по ее выражению. Она надевала блестящий вискозный брючный костюм и подкрашивалась оранжевой помадой и радужными тенями. Дергающаяся рука иногда вычерчивала заломленную, как у клоуна, бровь, присыпанную блестящими сыпучими тенями лавандового цвета. Мне все время хотелось протянуть руку над вегетарианской ло мейн и поправить на Роберте ее дурацкий парик.

Роберте никогда не приходило в голову говорить на людях потише или проверить, правильно ли застегнуты пуговицы на блузке.

– Значит, мой голос узнали, – всякий раз отвечала она, если я говорила, что люди смотрят. – Это, наверное, любители полек.

Роберта чаще всего отвергала мои попытки быть ее нянькой. Нет, она не бросит курить, что бы ни говорили мы с доктором. Нет, она не позволит готовить для нее еду: мигрень и головокружения никоим боком не причастны к тому, что она время от времени забывает поесть. Единственная причина, почему Роберта разрешала мне для нее стирать, состояла в том, что ей трудно было попасть четвертаком в щель автомата в прачечной. Причем она винила щели, а не свои дрожащие руки. Я сказала, что буду рада приходить и помогать ей вымыться и накраситься. Роберта ответила, что согласилась бы, будь она инвалидом, а так – нет, спасибо.

Мне все же удалось убедить ее купить занавески и позволить отскрести черную краску с витрины. Теперь Роберта махала мне через улицу, когда мы говорили по телефону. Я изобрела сигнал: один звонок, если что-то стряслось, и два – если она хочет пообщаться. Роберта вечно путала первое и второе, и я много раз летела через улицу со всех ног и врывалась в салон, хватая воздух ртом, к немалому удивлению Роберты.

– Расслабься, – говорила она, сидя в облаке сигаретного дыма. – Жизнь слишком коротка.