Она доведена до отчаяния

– Долорес? – Она была в мягких бигуди и пижаме. Мой стук ее напугал. – Что случилось, милая? Что?

Я уткнулась ей в плечо и разрыдалась.

Рассказала.

Она обняла меня и долго укачивала, прижав к себе, а потом налила чаю. Тепло объятий и выпитого чая стало первым, что мне наконец удалось ощутить за несколько недель.

На рассвете мы с Робертой перешли через улицу, чтобы разбудить мою маму.

Часть II Киты

Глава 8

Мистер Пуччи, консультант в старшей школе Истерли, субтильный человечек с маленькими ручками и накладкой на лысине, был моим единственным другом все три с половиной отвратительных года обучения.

– Привет, товарищ, – говорил он мне на перемене, когда я плелась мимо кабинета, не отрывая взгляд от линолеумных квадратов, жадно ожидая этих слов. Его крошечный уголок, где никогда не бывало солнца, я знала почти так же хорошо, как собственную комнату: потрепанные жалюзи, нецветущие герани на подоконнике, постер с закручивающимися уголками на желтой стене из шлакоблоков. «Я тащусь от старшей школы», – гласил он. На аккуратно прибранном письменном столе у мистера Пуччи стояла кубическая фоторамка с лицами племянников на каждой грани. Они называли его дядей Фабио – это мне тоже было известно.

Я пользовалась покровительством мистера Пуччи и одновременно питала к нему ревнивый собственнический инстинкт. Я молча проклинала мальчишек, передразнивавших его пришепетыванье. Ненавидела других консультируемых, отнимавших у него время своими тривиальными проблемами, когда я ерзала на стуле в его кабинете с очередным личным кризисом. Мистер Пуччи поддерживал меня на протяжении восьми отстранений от занятий за курение, шестидесяти семи дней прогулов за один только выпускной класс и все четыре года несправедливых учителей. Он приободрил меня, когда пришлось заплатить 230 долларов за простроченные библиотечные книги. Он поговорил с учительницей физкультуры, и она освободила меня от посещения общей душевой. Кроме того, лично звонил родителям футболистов, которые шутки ради организовали кампанию за мое избрание королевой Недели Духа. Преподавательница испанского, сеньорита О’Брайен, видела во мне лишь имя в журнале, а не живого человека с уникальными и деликатными личными проблемами, и только мистер Пуччи добился, чтобы от меня отстали с иностранным языком. Мы действительно были товарищами – при нем я ругалась, доверяла ему свои секреты и рыдала в его промокашку после каждого грубого замечания, брошенного в мой адрес одноклассниками. Но в апреле, когда до окончания школы оставалось всего ничего, мистер Пуччи вызвал меня с урока и вдребезги разбил мне сердце.

В кабинете пахло мамиными «Табу». Мать в своей форме кассирши сидела на незнакомом металлическом складном стуле, специально принесенном по такому случаю. Мои табели были веером разложены на столе мистера Пуччи.

– Присядь, Долорес, присядь, – начал он, указывая на мое обычное место. Его улыбка показалась мне незнакомой. – Я пригласил твою маму, чтобы мы втроем поговорили о твоем будущем.

Это была ловушка, засада.

– А нельзя ли в другой раз? – спросила я. – У меня скоро важная контрольная, надо готовиться. И мигрень вот-вот разыграется.

Мама с тихими щелчками открывала и закрывала свой ридикюль.

– Долорес, я же специально отпросилась с работы! Надо послушать, что скажет мистер Пуччи.

Я вдруг поняла, что они вели тайные телефонные переговоры за моей спиной. От этого открытия я внутренне обмякла. И присела.

– После тщательного анализа потребностей и способностей Долорес, миссис Прайс, я рекомендую ей поступить в колледж, несмотря на то что тут написано.

Потому что истина, продолжал мистер Пуччи, заключается в моей любви к чтению и потенциале, которые некоторые преподаватели во мне чувствуют. Преподаватели! Есть два типа учителей: те, кто обращается с тобой как с дерьмом, и те, кто готов залюбить тебя до смерти со своим гейгеровым счетчиком надежды. Сидя с бесстрастным лицом, как у Джули из «Отряда «Стиляги», коленями я вдавливала и отпускала боковую стенку металлического стола. Я так любила мягкость мистера Пуччи и наши ритуалы! Миллион раз во время наших разговоров мне представлялось, как подаюсь вперед и обнимаю его за тонкую талию, сомкнув вокруг пальцы.

– Так вышло, что я верю в будущее Долорес, миссис Прайс, – хрупкое встревоженное личико мистера Пуччи обрамляли листья герани. – Если она не пойдет в колледж, вы обе будете жалеть об этом до конца жизни.

Словом «жалеть» он сорвал джек-пот. Именно жалость двигала моей матерью с той самой ночи, как Роберта проводила меня обратно через улицу. Мама настояла, чтобы я поехала в приемный покой неотложной помощи, хотя эта помощь требовалась две недели назад. По дороге зубы у нее неподконтрольно стучали, а я сидела, как каменная статуя. Мать считала меня не тем, кем я была на самом деле – соучастницей детоубийства, а невинной жертвой Джека Спейта. Своими требованиями я могла поставить ее на колени. Так я и сделала.