Она доведена до отчаяния

Мерный писк включенного поворотника становился все громче, пока мы обе ждали, как я поступлю. Мне хотелось броситься в ближайший переулок и не звонить матери, пока мне не стукнет сорок, а она уже будет на смертном одре. Но я уже пропустила ключевое убийство в «Направляющем свете» и свадьбу Бетти Джо в «Станции «Юбочкино», плюс за три недели мать не купила мне ни одного романа. Меня словно морили голодом.

– Может, выйдешь, а я поищу, где встать? – предложила мама.

Я выбралась на тротуар и грохнула дверцей со всей силой, накопленной за двадцать один день абстиненции.

Доктор Финни принимал в высоком закопченном доме с позеленевшими медными украшениями. Из дверей соседнего кафе доносилось бряканье тарелок и обрывки разговоров, когда оттуда выходили люди. Прохожие украдкой поглядывали на меня. Женщина дернула за руку маленького мальчика, который замедлил шаг, вытаращив глаза.

– Вон какая красная машинка! – сказала она, таща пацана как на буксире. – А вот и почтовый ящик!

Дальше по улице была заброшенная прачечная – отключенные стиралки составлены в центре зала. Я рассматривала себя в витрине. Длинные прямые волосы определенно были у меня самым красивым – я разглаживала их утюжком каждое утро, шла я в школу или нет, рассудив, что посеченные концы – небольшая цена за красоту. Я нагнула голову и отбросила волосы резким движением, глядя, как отлетают пряди и качаются тонкие серьги-кольца. Я немного походила на Джули из «Отряда “Стиляги”» – ну, так, условно говоря. Мне нравилась ее манера держаться – ей как будто все надоело. Джули сошлась с Мервом Гриффином за неделю до того, как мать обрезала кабель у телевизора. «Я не считаю это притворством, – сказала она Мерву. – Это… способ существования».

Уши я проколола в прошлом году в феврале, когда меня на неделю отстранили от уроков за курение в подсобке, я тогда должна была заниматься модифицированной гимнастикой. «У меня есть дела поинтереснее, чем лупить по шарикам для пинг-понга, – сказала я замдиректора школы и мистеру Пуччи. – Сами посудите, какой в этом толк?» Придя домой, я пропустила через обе мочки запасную иглу от бабкиной швейной машинки, стоя с фирменной миной Джули, словно сердце вовсе не колотилось как бешеное. Когда ухо загноилось, я обрушилась с обвинениями на мать: «А чего ты хотела, заставив меня жить в доме, где тупо нет даже перекиси водорода?»

Напротив прачечной был магазин грязных книжонок. «Сексационное чтение! – гласил баннер в витрине. – В продаже есть гелевый лубрикант». Я не сниму трусы ни для какого врача, и мне плевать, что ему сто три года и он слепой. Если придется, я найду себе работу и куплю новый телевизор.

Мама вышла из-за угла, улыбаясь полной надежды улыбкой.

– Сущие пустяки, там дел-то на две минуты, – сказала она, стиснув мне руку.

– О, – сказала я, отбирая руку, – ты теперь будущее предсказываешь?

В скрипучем лифте пахло мочой. Хотя мы были единственными пассажирами, лифт останавливался и открывался на каждом этаже, и мы неподвижно ждали. На этаже доктора Финни я повернулась к матери:

– Здорово же ты меня ненавидишь.

Ее рука дрожала, комкая присланный колледжем бланк.

– Я тебя не ненавижу, – возразила она.

– В глубине души ненавидишь, иначе ты бы так со мной не поступала.

– Я люблю тебя, – прошептала мать еле слышно.

– Вранье собачье!

Мы были первыми пациентами – это было одним из моих условий. Мягкие стулья в приемной были кое-где заклеены изолентой. Секретарши не было. Через волнистое голубоватое стекло я смотрела, как врач ходит за дверью кабинета, будто двигаясь под водой.

Десять минут прошли в молчании. Наконец вышел доктор, старенький и усталый, как бабка и обещала. Он коротко взглянул на меня, прищурился и подал мне сложенный бумажный халат.

– Она может пройти в ту комнату и раздеться, – сказал он, обращаясь к моей матери. – Пусть наденет это и забирается на смотровой стол.

Я нехотя поднялась и стала ждать, что мать сделает то же самое.

– Ты что, не идешь? – прошипела я.

Она покачала головой и свернула в трубку журнал, который якобы читала.

– Я здесь подожду. Ты справишься.

Стены в смотровой были цвета горчицы. Над раковиной, куда капала вода, висел аптечный календарь: яркий цветной снимок двух спаниелей в плетеной корзине. Слева от смотрового стола стояло мусорное ведро, в котором лежал окровавленный марлевый тампон.

Я сняла босоножки, джинсы и через голову стянула фуфайку, оставшись в футболке, лифчике и трусах, которые на мне останутся, и баста. Старый извращенец может смотреть у других пациенток, если у кого-нибудь хватит глупости разоблачиться. Меня не заставят пойти в колледж. Меня туда не затащат! Но я хочу снова смотреть мои сериалы.

Халат шуршал и морщился, пока я искала бумажные липучки на шее сзади. Мне хотелось пригладить его по себе, но бумага упорно расходилась в стороны, как огромный нагрудник. В соседнем кабинете мама с доктором о чем-то бубнили. Я села на стол и достала сигарету успокоить нервы. Потом быстро курила, глядя, как пепел падает в складки жесткого халата.