Она доведена до отчаяния

– Потом они увидели, что ему нравится играть с четырехлетними по нашей программе – на полу, среди детей и при этом получая настоящее удовольствие. И кому-то в голову пришла идея, что он к ним, пожалуй, пристает – «играется с чем не надо», как они выразились. В той драке Ларри едва не лишился левого глаза и своего идеализма. Жуть что было. Мы поженились в больнице в Балтиморе. Вместо музыки дудели на расческах с бумагой, угощение – леденцы на палочке, Ларри в желтой пижаме и с перевязанным глазом. Медбрат спел нам «Храм любви». Мои родители были в ужасе.

– Из-за вашей беременности?

– Нет, об этом они еще не знали. Их бесила сама церемония. Да, это не «Ленокс» пригласить или «О, обещай мне». Тиа, подожди, – Руфь подала дочке другую грудь. – Ты что, решила, что я тебе Корова Элси?

Я немного растерялась от такого наплыва событий: мне хотелось и посмотреть, как готовит Ларри, и послушать Руфь.

– Кроме того, я бросила юридический меньше чем за год до этого. Мама с папой не доверяли «Висте» с самого начала. Надо было видеть их в день свадьбы: многозначительные взгляды «А я тебе говорила» летали, как копья. Бедная мама.

– А я через три недели еду в колледж, – сообщила я. – Если решусь.

– Почему – если?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Мне там, наверное, не понравится.

– Обязательно поезжай. Я вот больше учусь на ситуациях, которые ненавижу, чем на тех, которые я люблю.

Ларри вошел с бутылкой вина и тремя бабкиными фарфоровыми чашками. Вино на вкус оказалось кислым и волнующим.

– Я тебе вот что скажу, – начал Ларри. – Я один день здесь провел – и то насмотрелся фламинго на десять лет вперед. Как вы с такими обоями живете в одном доме?

– Я-то при чем, это бабкин дом, – я отпила еще вина. – А она настоящая стерва.

Я залилась краской от вульгарного слова, но Ларри и Руфь даже бровью не повели. Ларри корчил рожи Тиа, чтобы она смеялась.

– Схожу-ка я в бардачке пороюсь, – сказал он.

Руфь вытаращила глаза:

– Ты бы хоть разрешения спросил!

Он повернулся ко мне:

– Что скажешь, Долорес? Хочешь принять участие в маленьком сумасбродстве – выкурить косячок перед ужином? Удвоить удовольствие?

– Что?

– Расслабиться? Словить кайф?

Я даже не могла вспомнить бабушкино лицо.

– Валяй, – согласилась я. – Я не против.

Ларри свернул косячки из маленьких салфеточных квадратиков, прикурил один и сделал несколько странно маленьких затяжек. Косяк затрещал и разгорелся. На ковер полетела искра. Мы вчетвером смотрели, как Руфь затерла ее большим пальцем ноги.

Ларри вынул косячок изо рта и уставился на нас так пристально, что у него глаза сошлись на переносице.

– Космическая дурь, – похвалил он. – Долорес?

Я покачала головой:

– Может, попозже. А Руфь?

– О, мне нельзя, – сказала она. – Я же кормлю. Так все-таки как вышло, что твоя бабка стерва?

Я сделала еще глоток вина.

– Просто стерва, и все. У нее была очень паршивая жизнь.

Голова Тии запрокинулась, а тело обмякло, прижавшись к Руфи. Я сидела и тосковала по маме, гадая, кормила ли она меня грудью.

– Вы с ней вдвоем живете? – спросила Руфь.

– Ага, – ответила я и, к собственному удивлению, потянулась за косячком. – Я все же попробую.

– А у меня бабушка крутая, – сообщила Руфь, с улыбкой наблюдая за Тией и гладя пальцем ее бровки. – Восемьдесят три, а до сих пор вкалывает на собственной ферме. Соленья закатывает, все как положено.

Я имитировала короткие затяжки Ларри, но выдохнула сладкий дым слишком быстро.

– Подержи его в себе, задержи дыхание! – уговаривал Ларри. – Руфи, все ясно, у нас тут новичок. – Когда я сделала все правильно, он улыбнулся и показал большим пальцем на жену: – Бабка у нее нормуль. А вот мамаша стерва.

– Неправда, – нахмурилась Руфь.

– Вежливые записочки в летний сезон, мягкие игрушки от «Нейман Маркус» для Тии… Но это все ерунда, я тебя прощаю.

Он подался вперед и поцеловал жену. Они целовались так долго, что я перестала глядеть в их сторону и затянулась. Задержала. Выдохнула.

– Я тоже иногда бываю стервой, – тихо сказала я. Они не расслышали – все еще целовались.

– Ну что, словила кайф? – спросил Ларри, помешивая суп.

– Нет, – ответила я, и вдруг плита перекосилась, а жирно блестящий лоб Руфи показался уморительно смешным. – Разве что чуть-чуть. Я точно не знаю.

Руфь нахмурилась:

– Ларри, а это не то дерьмо, которое ты брал у Стива? Я не доверяю этому типу.

– Руфи, ну перестань, – улыбнулся Ларри. – Сегодня же день Вудстока!

Он сунул руку под дашики и поскреб грудь. С его бороды в суп летел пепел.

Руфь покачала головой и вздохнула.

Ужин удался на славу: мускатная дыня, паточный хлеб Руфи, похоронные тефтели из морозилки и суп Ларри из баклажанов по-креольски. Я ела медленно, смакуя взрывы новых вкусов. В разгар ужина Ларри встал из-за стола и настолько смешно показал фламинго, что я чуть не задохнулась. «Все это происходит взаправду!» – подумала я, макая еще ломоть сладкого хлеба Руфи в суп.

– Вы только поглядите на эту самоуверенную лыбу, – сказал Ларри. Я огляделась в поисках лыбы и только потом сообразила, что они глядят на меня, одобрительно улыбаясь.

– У кого, у меня? – спросила я, польщенная.