Она друг Пушкина была. Часть 1

Александрина страдала целых 15 лет, пока не вышла замуж за Фризенгофа. Арапова, дочь Натальи Николаевны от брака с Ланским, вспомнила своё детское наблюдение: тётя Азя, получив предложение, долго разговаривала, запершись с женихом, а когда вышла из комнаты, лицо было заплакано, щёки горели. Нет, не 15 лет страдала Александрина, а всю свою долгую жизнь. Уже парализованная, прикованная к креслу, она продолжала думать о Пушкине. Наталия Густавовна рассказывала своему внуку, жившему с нею в Бродзянах, что её мать всегда становилась грустной и молчаливой, когда заходила речь о дуэли Пушкина. По словам дочери, Александру Николаевну никогда не видели смеющейся[73]. Она благополучно прожила с мужем 36 лет — надёжный, спокойный брак. Но всю жизнь любила лишь одного человека. Любила больше, смею утверждать, чем законная жена Натали. Потому ли, что её любовь осталась неразделённой (убеждена, Пушкин не любил, а только увлекался ею), потому ли, что начитанная, обожающая поэзию (сохранились её девичьи тетрадки с переписанными пушкинскими стихами и главами «Евгения Онегина»), музыкальная девушка (она брала уроки музыки в Петербурге и в Бродзяны привезла свои ноты из России) гораздо лучше своей красавицы сестры понимала не только гениальность, но и редкое величие души зятя. Незадолго до смерти уничтожила все свои бумаги. Взяла с дочери Натальи Ольденбург обещание, что и та не оставит никаких её писем. А их было много — Александрина поддерживала регулярную переписку с братьями, сестрой Натальей — пока та была жива, с многочисленными племянниками. Наталья Густавовна, в свою очередь, завещала воспитаннице Анне Бергер сжечь после её смерти все её личные бумаги. Об этом знаем из «Воспоминаний о Бродзянах», написанных приятельницей Натальи Ольденбург Игумновой. В начале 60-х годов она передала их в Пушкинский дом. В Бродзянском архиве не осталось никаких письменных свидетельств о жизни Александрины. Всё кануло в Лету забвения вместе со жгучей тайной её жизни. Остались лишь семейные предания…

Спустя сто с лишним лет, в 1939 году, пушкинист Николай Раевский побывал в чехословацком имении Фризенгофов Бродзянах. В то время в нём проживал с семьёй правнук Александрины граф Вельсбург. Ему показали Александринину золотую цепочку — потемневшую от времени, без креста (крест, наверное, с ней в могилу положили). Как дорогая реликвия хранилась она в простой (для отвлечения внимания воров) фанерной коробке вместе с другими фамильными драгоценностями…

Графиня Вельсбург показала Раевскому ещё одну вещь, принадлежавшую прабабушке мужа, — перстень. Она сняла с пальца старинное золотое кольцо с продолговатой бирюзой и сказала, что оно перешло к ней от герцогини, а ей досталось от матери. Кольцо Ази Гончаровой, почти наверное то самое, о котором княгиня Вера Фёдоровна Вяземская, жена друга Пушкина, когда-то рассказала издателю «Русского архива» пушкинисту Л. И. Бартеневу.[74]

Почти детективная история: кольцо с бирюзой — венская версия

У кого из Трубецких?

После телефонного звонка М. А. Разумовской я была озадачена: пушкинское кольцо у внучки Трубецкого? Но какое? И как оно попало к ним в Вену? Стала припоминать, с кем из Трубецких поддерживал Пушкин знакомства…

Князь Сергей Петрович, декабрист, один из основателей «Зелёной лампы», герой неосуществлённого произведения Пушкина «Русский Пелам» (в плане романа он причислен к «Обществу умных»). Знаменитый салон Лавалей — родителей его жены Екатерины Ивановны Трубецкой — Поэт часто посещал и до южной ссылки и в 30-е годы. Известно, что в 1819 г. Пушкин читал у них оду «Вольность», в мае 1828 г. — «Бориса Годунова». В бумагах Пушкина найден прозаический перевод на французский язык стихотворения «Клеветникам России». По почерку предположили — сделан хозяйкой дома Александрой Григорьевной Лаваль. Возможно, именно с него был выполнен и стихотворный перевод на немецкий язык. Я обнаружила его в русском отделе Hofarchiv’a Австрии среди бумаг Карла Фикельмона, австрийского посла в России. Он был приложен к его дипломатическому донесению. Все они — Пушкин, Фикельмоны, Хитрово, Лаваль были тесно связаны друг с другом, встречались не только на великосветских приёмах, но и в узком, салонном кругу. Велись беседы о литературе, политике, истории, искусстве.