Она и кошки

В тот знаменательный вечер, когда «ребята» забили три гола западным немцам, она следила за игрой с каким-то даже мстительным торжеством в душе. На нее вдруг нахлынули воспоминания о тех далеких годах, когда она с родителями жила в одной из деревушек близ Брианцы. Тогда она тоже многого не понимала, запомнились только голод и страх при виде свастики. Правда, последняя операция сохранилась в памяти довольно отчетливо: в темноте под гром стрельбы люди лихорадочно вытаскивали припрятанное в колодцах и на сеновалах оружие. Потом немцы ушли, был праздник, море огней. Вот эта давнишняя память тоже кричала перед телевизором; Тоска ничуть не удивилась, когда после матча ее обнял совершенно незнакомый мальчишка, который в одних плавках прыгал вокруг нее, как сумасшедший сверчок. В толпе она двинулась по улице и никак не могла понять, откуда взялось сразу столько трехцветных флагов — и в окнах, и в руках у детей, и на гудящих во всю мочь машинах. Весь городок высыпал наружу, да из соседних еще съехалась тьма народу. Тоска оказалась в центре группы, приехавшей из Савоны с барабанами, фанфарами, медными тарелками и огромным плакатом с траурной каймой; надпись на плакате была сделана на таком немецком, что даже она поняла. На каждой площадке, на каждой аллее под пальмами люди пели, танцевали, и Тоска вместе с ними. Потом, удивленная, она опустилась на скамейку, еле переводя дух. Но ее тут же подхватили под руку и увлекли на берег к костру, где пылало наскоро сделанное из тростника и тряпок чучело с нарисованной на нем свастикой.

Она больше не думала о жизни — она жила. В какой-то момент заметила, что смеется, а по щекам катятся слезы. Компания с барабанами двинулась дальше, а Тоска осталась, лишь отодвинулась в тень. Мало-помалу на берегу стали появляться такие же одинокие фигуры, бегущие от шумного празднества или решившие без свидетелей дать волю своим чувствам. А за спиной с Аурелии еще долго слышался торжествующий вой автомобильных клаксонов.

Тоска глядела на тлеющие головешки костра и спрашивала себя, неужели такое возможно. Во время шествия она встретила друзей Бруно; один даже какое-то время шел рядом и угостил сигаретой; потом в хороводе на берегу ее внимание привлекла стайка местных мальчишек. Наверно, среди них был и тот, который поднес Миммо отравленный кусок… А вот теперь они все вместе веселятся в этой толпе, разве это возможно?

Да, возможно, это было на самом деле, а теперь, когда праздник закончится, погаснут костры, флаги спрячут в чулан, она вновь станет «пришлой», «кошатницей», которой улыбаются и дают руку лишь в моменты всеобщего ликования, заглушающего неприязнь и сплетни.

Да, их радость была настоящей, но разве может одна счастливая ночь покончить с жестоким изгнанием, из-за чего она почти окончательно поставила крест на своей жизни?

А как хорошо, как легко дышалось среди этих возбужденных людей; прежде она о таком и помыслить не могла. Тебя берут за руку — и ты уже не одинока, ты такая же, как все, и веселишься на равных со всеми. Ну конечно, всякий ведь хочет быть счастливым и всеми любимым… Ей это счастье досталось всего лишь на один вечер.

А может, все глупости, думала она, может, я напрасно замыкаюсь в одиночестве и боюсь людского презрения. Это же не пустяк, речь идет о жизни. Тоска сразу почувствовала себя сильнее и лучше, когда вместе с другими смотрела на ребят, игравших в красивую и почетную игру… Ей вдруг остро захотелось быть рядом с Бруно. Представив его в постели с женой, она тихо застонала. Все, ночь потеряна! Она видела, как он смиренно смотрит на нее, бледную, напичканную снотворными. Даже сегодня его нигде не было видно: должно быть, боится оставлять детей… Может, сейчас в наступившей после шумного веселья тишине он думает о ней, о Тоске, такой же одинокой, как он сам.

Костер на пустынном пляже совсем догорел, и от ночной сырости по спине у нее побежали мурашки, а может, оттого что впереди опять длинная тоскливая вереница часов и дней.

Пора возвращаться домой, но нет сил… Какие еще сюрпризы преподнесут ей в будущем эти дикари, отравившие Миммо? Господи, разве любовь к кошкам заслуживает такого наказания?

Дрожа всем телом, Тоска поднялась. Ну кому я чего плохого сделала, про себя причитала она, за что меня все бросили, почему каждый день, каждую минуту я должна решать, стоит или нет защищать то единственное, что мне принадлежит, — мою живую кровь, мое усталое, но горячее сердце, мою голову, в которой столько мыслей и воспоминаний? А может, проще покончить с собой, ведь есть совсем легкие и приятные способы: блаженное забытье, обморок и вечный сон…