Она любит плохих парней

23.06 *белое сердце*: «какая же ты сука»

23.32*белое сердце*: «решила постебаться надо мной? ты об этом пожалеешь»

00.14*белое сердце*: «че молчишь? сказать нечего?»

00.15*белое сердце*: «ответь!»

00.45*белое сердце*: «где ты?»

00.47*белое сердце*: «с преподом своим уехала?»

00.59*белое сердце*: «тварь!»

02.09*белое сердце*: «кис ответь пожалуйста»

02.11*белое сердце*: «не исполняй давай поговорим»

02.26*белое сердце*: «скажи где ты и я приеду»

0318*белое сердце*: «я же люблю тебя»

03.51*белое сердце*: «ну и пошла ты!»

04.27*белое сердце*: «сообщение удалено»

04.28*белое сердце*: «сообщение удалено»

04.29*белое сердце*: «сообщение удалено»

Жму на кнопку блокировки, черный экран поглощает колючие слова, оставляя лишь пустоту на душе. Нетрудно догадаться, что кроется за удаленными сообщениями, варианта, как всегда, два: либо признания в любви с раскаянием, либо угрозы и оскорбления. Самое смешное, что и то, и другое мне противно. Могу ли я считать это точкой или это снова чертово многоточие?

Ноутбук стоит на подоконнике, солнечные лучи падают на клавиатуру, по которой я барабанила половину ночи. Финал нашей с Ромой истории все еще не складывается. Я его не вижу, не чувствую и не понимаю, как нужно закончить, чтобы не оставить сюжетных и эмоциональных дыр. Вместо этого я начала новую рукопись, очень странную и неистово волнующую. Смотрю на стену, смежную с соседней квартирой, события вчерашнего вечера взрываются крошечным фейерверком в каждом ударе сердца. В этой истории я уже точно не автор, полномочия утеряны, нет набросков и плана. Я не могу придумать ее, но могу записать и рассказать, пропустив через себя и прожив каждую строчку, прежде чем она появится в текстовом документе. Единственный вопрос, который остается, – возможен ли вообще этот дурацкий хеппи-энд или я попросту его не заслуживаю?

Поднимаюсь с постели, надеваю тапочки и шагаю к балкону. Распахиваю дверь, прохладный воздух набрасывается на оголенную кожу, мгновенно замораживая и мешая переступить порог. Делаю глубокий вдох и закрываю дверь с излишним усилием, поворачиваюсь лицом к стене и нервно мотыляю средним пальцем. Я уже устала думать обо всем этом, у меня не просто болит голова, даже мысли болят! Малейшее усилие, чтобы разложить все по полочкам, сопровождается физической слабостью и желанием стереть себе память. Еще вчера я думала, что если вытащу это и превращу в слова, то станет легче, понятнее, но… черт возьми, не стало!

– Дурацкий старикан! – бурчу я, направляясь в ванную комнату. – Все у тебя легко, да, Дарий? Все для веселья и развлечения. Хочу целую, хочу улыбаюсь, хочу игнорирую, а хочу стекла бью. Да пошел ты в жопу!

«Ты еще из окна пойди крикни, а то он тебя не услышит», – усмехается внутренний редактор.

«И ты пошел в жопу! Предатель несчастный!» – злобно отвечаю я.

Погожий денек и хрустящие под ногами листья никак не влияют на настроение, которое с каждой секундой опускается все ниже и ниже. Толкаю тяжелую дверь с приветливой вывеской «Добро пожаловать» и вхожу в небольшое кафе, что за последний год уже стало традиционным местом для встреч с отцом. Здороваюсь с официантом и знакомым маршрутом добираюсь до стола с синими диванами, где меня ждут большой стакан латте, тарелка блинчиков, четыре соусника с добавками и отец с неловкой улыбкой на лице.

– Извини, что опоздала, – говорю я, стягивая с плеч пальто.

– Ничего, – отвечает он, поднимаясь.

Отец разводит руки в стороны для объятий, нервно сглатываю и шагаю ближе, прижимаясь к его теплой и широкой груди. Получаю парочку легких хлопков по спине и отступаю. Почему-то все происходящее напоминает больше прощание, чем приветствие.

Садимся за стол, остывший кофе совсем не бодрит, а молчание угнетает. Обмакиваю в сгущенку блинчик, сложенный в трубочку, но не чувствую вкуса. Поднимаю взгляд на отца, решаясь заговорить первой:

– Я догадываюсь, что ты хочешь сказать. Не тяни.

– Малышка, все это непросто для тебя, я понимаю…

– Мне не нужны оправдания, пап. Это ваша жизнь, и вы можете распоряжаться ею так, как считаете нужным.