Читаем Она плавает в формалине полностью

- Ну, почти… там тоже о том, что понять и увидеть своими глазами очень сложно. О власти. – Алиса раскрывает один журнал. – Мне самой власть, как бы и не интересна, Я её в живую не видела ни когда, она меня тоже. Её как бы и не существует для меня. Ну… думаю можно сказать, что Я в неё не верю, как многие не верят в привидения. Это, наверное, как суеверие для многих людей, те, кто верит в них, тот и попадает под их влияние. – Алиса достаёт из стопки один старый политический журнал с большой красной надписью «Позорное клеймо американской «демократии»! Если это свобода, тогда что же тюрьма?». – Но бывает, что если взрыв большой, то и тебя задевает, - говорит она, внимательно всматриваясь в надпись.

- Что-то не так? – Беспокоится Ника долгому молчанию.

- Да нет, всё хорошо. Просто вспомнила о существование отца и Антошки. И вроде как их рядом нет, и вроде Я одна.

Алиса оставляет в стороне политические журналы и берётся за другие.

- А этот журнал мне один дед подарил - бывший муж нашей соседки. Я его не знала никогда, но он вроде на почте работал. Как то Я пришла к Зинаиде Аркадьевне позвонить, а у неё он сидит на кухне, чай пьёт, с такой большой почтальонской сумкой. Они кого-то бурно обсуждали, и Я зашла в самый разгар дебатов. Дед оказался таким прикольным, на коленки посадил, начал чаем поить с конфетами, шутки какие-то смешные рассказывал, потом достал из сумки вот этот журнал и сказал, что такого у меня точно нет, и был прав. Наверное, дед был каким-нибудь извращенцем, поди, любил с детишками заигрывать. Педофил несчастный. – Алиса пожимает плечами, и откладывает журнал со сказочными принцессами в самый низ картонной коробки. – Хотя, может Я и зря, на деда наговариваю, поди и нет его в живых уже. Мне было лет десять, а ему-то уже, наверное, все семьдесят. Бог его знает, старого.

- Ты печалишься из-за того что ты одна? – Нику не покидает эта мысль.

- А, ты всё об этом… Ну тут как сказать. – Девушка задумалась, рассматривая свои ногти. – Можно сказать и «да», а можно и «нет». Я не печалюсь тому, что Я одна, тем более что Я нихрена и не одна. И даже, если считать, что Я одинока, моё одиночество нисколько не печалит, скорее меня печалит то, что к этому одиночеству меня привело. Не люблю ругать симптомы не найдя болезни. – Алиса глубоко вздыхает. – А болезнь не под моей волей. Вот что меня печалит.

- Тебя печалит, что что-то не под твоей волей?

- Как бы это эгоистично не звучало, но да. Именно это меня и печалит. – Девушка поднялась с пола и подошла к окну, за которым светит уличные огни. – Сейчас объясню в чём дело. – Она поворачивается лицом к Ники и садится на подоконник. - Всё что мы имеем сейчас вокруг себя, это иллюзия. Всё есть иллюзии разных слоёв, материальные, осознанные, не осознанные, куча разных других иллюзий, но самые очевидные иллюзии, это иллюзии общественные, те, что несёт социум. Мы с тобой говорили об этом, но и ещё поговорим. – Алиса довольно потерла руки о плечи. – Власть есть иллюзия. Власть ни как то, что мы имеем в Кремле, в Белом Доме, в Ватикане, или на небе, власть, именно как сам по себе феномен. Однажды летом, Я сидела на балконе и плевалась в прохожих семечками, успехи были так себе и поэтому Я с большим интересом начала изучать своё тело. Тело, как тело, моё внимание привлёк только муравей, что полз у меня по щиколотке. Он в наглую, полз всё выше и выше, перебираясь через волоски, подступая к самой коленке. Я ему сказала «Хватит! Иди обратно!», а он не послушал меня и полз дальше. Тут Я осознала, что Я не имею над ним власти, абсолютно ни-ка-кой, - говорит она, разделяя слога. – Говоря, по сути, Я ростом с гору, во мне сила миллионов его братьев. Я есть Власть! Я есть Бог для его ничтожной маленькой души! Но Я не могу приказать ему двинуться назад. Какого чёрта? Я могу лишь толкнуть его в нужном мне сторону, могу подманить его сахаром, могу убить, в конце концов, но приказать, что-либо не могу. И это Я - всемогущий по сравнению с ним человек. Я осознала, что не имею над ним ни какой власти, Я имею лишь свою волю над ним. Я вольна сделать с ним всё что хочу, по праву своей силы, но ни как не властвовать. Так Я и поняла, что власть это иллюзия, которую легко развеять простым неподчинением. Не государства, не короли, не цари, не сам Бог никогда не имели власти, так как её просто нет, есть только их воля, делать что угодно со мной, с тобой, с ними. Только воля, рождающая подчинение путём страха, или желания.

- Так, что же тебя печалит?

- То, что моя воля, слабее тех, многих, кто волен сделать со мной, с моей семьёй, то, что есть сейчас. И буду ли Я смелой, не буду ли, Я подчинятся, ничего это не изменит. Хотя, хер там! Просто нужно научится, ни к чему не привязываться, и буду Я самая вольная среди вольных, - говорит Алиса, хлопая себя по коленке.

***

Через два дня. Утро.

- Алиса… Алис?

- Ум… Что? – Тяжело дыша, сознание Алисы выкарабкивается из тягучего болота утреннего сна.

- С Кешей что-то не то… - Ника сидит на корточках, прислонившись к стеклу огромного аквариума.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза