Она со мной

Все эти любовные истории мне чужды.

– Я не знаю, как Шер относится к тебе в этом плане, но могу сказать наверняка, что ты ей очень дорог. Может быть, когда-нибудь это перерастет во что-то большее. Кто знает, быть может, она чувствует к тебе симпатию. Ты не узнаешь, пока не признаешься.

Его глаза расширяются, и он неистово трясет головой.

– Нет, нет, нет. Я не могу. И ты тоже не можешь! Пожалуйста, не говори ей!

– Эй, я знала и ничего не сказала, – успокаиваю я его. – Я ничего не скажу, но это съест тебя заживо. Ты почти во всем ей признался в пьяном ступоре посреди ночи!

– Я буду осторожнее, обещаю. Она не должна знать. Она отвергнет меня, и мы будем чувствовать себя неловко. – Чейз снова хмурится и смотрит на стакан в руках. – Лучше я буду дружить с ней и молча ее любить, чем все выскажу и потеряю ее навсегда.

Глава 12

Мы с Чейзом проводим субботу вместе, тусуясь у меня дома.

Мама возвращается домой вскоре после пробуждения Чейза, но ничего не говорит. Сейчас практически обед, и мы успели убраться, чтобы мама ничего не заподозрила. Она немного с нами болтает, но очень быстро поднимается наверх, в постель. Однако перед ее уходом я замечаю, как мама бросает на Чейза взгляд, говорящий о том, что она за ним внимательно следит.

Когда позже тем вечером Чейз уходит домой, мама спускается и проводит со мной «беседу».

– Я знаю, что я редко бываю дома, Амелия, – говорит она. – Но я должна иметь возможность доверять тебе.

– Ты можешь мне доверять, – возражаю я.

– Я не уверена. Вечеринки и учеба допоздна. Все это ужасно похоже на твою жизнь до того, как мы оказались в Кинг-Сити. – Она смотрит на меня суровыми глазами. – Я не хочу снова переезжать. Я не смогу снова пройти через это.

– Я осторожна, мама, – клянусь я. – К тому же быть нормальным ребенком – это отличный способ слиться с толпой. Было бы странно, если бы я пряталась в углу и ни с кем не разговаривала.

Тема нашего разговора не имеет ничего общего с сексом и касается только того, что мама обвиняет меня в нашей нынешней жизненной ситуации. Она прибегает к этому аргументу всякий раз, когда видит, что я с кем-то сближаюсь. Чейз – технически первый мой друг-парень, которого она встретила с тех пор, как мы сюда переехали. Мама чувствует, что должна повторить наставления, но изменить их так, чтобы это больше подходило для мальчиков.

– Веди себя правильно. Никаких промахов, никаких тайн. Никого не впускай в свою жизнь. Ты – Амелия Коллинз.

Одна и та же речь, снова и снова.

– С одной стороны, я понимаю, что ты не можешь измениться, поэтому я рада, что ты веселишься, наслаждаешься жизнью, но…

– Я знаю, мама, я все знаю. Мне нельзя сближаться с ребятами.

Мамино лицо постарело, теперь она выглядит старше своего возраста. Напряжение последнего года тяготит ее, так что рядом с глазами появились морщинки, а мешки под глазами, похоже, никогда не исчезают. Глядя на нее, я чувствую себя ужасно. Как я могу радоваться, когда меня убеждают в том, что не могу доверять Чейзу, даже если он просто друг, даже если у него ангельское лицо и тело модели Calvin Klein? Мне трудно жить с мыслью, что мама – единственная в этом мире, кому я могу доверять.

В глубине души она скучает по дому, где я выросла, скучает по моему отцу, по старой рутине, по знакомому продуктовому магазину, до которого мы ходили пешком, по школе, которая находилась прямо за нашим домом, по легкости повседневной жизни. В последнее время она уезжает как можно чаще: больше сверхурочных, длинные перелеты, дальние направления. А еще недавно я заметила, что она садится в машину к какому-то парню. Неужели она с кем-то встречается? Как бы то ни было, но она все меньше и меньше времени проводит дома.

После наших «бесед» я всегда чувствую на душе тяжкий груз. Ненавижу, что мама напоминает мне держаться подальше от людей. Меня раздражает, что я никогда не смогу сблизиться с кем-то вроде Аннализы и Джулиана. Поэтому, чтобы выпустить пар, я хожу в спортзал.

Бесцельное битье груши помогает мне почувствовать себя чуть лучше. Я делаю передышку, пью, затем стабилизирую грушу и бью с новой силой.

Ненавижу его.

Я всегда притворяюсь, что груша – это один и тот же человек. Тот, кто отвечает за все мои беды.

Я наношу удар, и безжизненный мешок превращается в него.

Он разрушил мою жизнь.

Я наношу удар.

Меня бесит, что мне нельзя сближаться с людьми.

Я снова бью.

Меня раздражает, что я не могу быть собой или фотографироваться с Шарлоттой и Аннализой. Меня бесит, что я никогда не смогу впустить кого-то в свою жизнь. Я бью по груше изо всех сил, пока энергия не иссякает, а слезы не грозят вырваться из усталых глаз.

Когда я ухожу, я узнаю девушку у одной из боксерских груш, бьющую с полной отдачей. Я узнаю в ней себя. Техника не очень хороша, но она бьет от злости и разочарования, а не для того, чтобы отработать форму.

Когда девушка делает глоток воды, я касаюсь плеча.

– Амелия? – Темные брови Аннализы сходятся в замешательстве.

– Привет. Я не знала, что ты приходишь сюда.