Она так долго снилась мне...

Но этот продавец из «Книжного дома» был какой-то гибрид. Рост, осанка, резко очерченное, правильное лицо — с первого взгляда его можно было принять за одного из тех мачо, самоуверенность которых может сравниться только с их глупостью. Но то ли в его глазах, то ли в удивительной гармонии черт была какая-то беззащитность, надлом, словно открытая рана, требующая заботы и ласки.

Мсье Гилель окликнул меня, и я отвернулась от его странного сотрудника. Он спросил меня, как мне понравилась книга. Я хотела рассказать ему о страсти, которая унесла меня в дальние дали, о смятении, о буре чувств, взметнувшейся в моей душе… но это ведь означало признание, что одиночество главной героини — это и мое одиночество. Поэтому я ограничилась общими фразами, достаточно, впрочем, недвусмысленно выражающими мое восхищение.

Старик немедленно выдал мне второй роман — «Я сын своего отца» — и предложил мне встретиться с автором. Он застал меня врасплох — и я отказалась. Предпочла, чтобы Рафаэль Скали остался частью чудесного воображаемого мира, в котором он жил для меня. Моя реальность была слишком безрадостной, чтобы его принять.

Тут я услышала, что молодой продавец за моей спиной оживился. Он явно следил за нашим разговором и тоже хотел высказаться.

Я спросила его мнение. Но тут он как-то замкнулся и ответил мне довольно сухо. Мсье Гилель воспользовался паузой и представил мне его. Оказалось, молодого человека зовут Иона. По просьбе своего начальника он дал мне адрес писателя. Что-то было в его взгляде, какая-то странная настойчивость, которую мне никак не удается забыть.

ИОНА

Я был счастлив и взбешен одновременно.

Злился на мсье Гилеля, который не предупредил меня, что придет Лиор. При этом я не решался ни в чем его упрекнуть. Он был так горд собой, так счастлив, что сумел как-то сблизить нас. Ему казалось, что, даже если его план и не сработал так, как он изначально предполагал, все прошло безупречно. Он высказался витиевато: «Превратности любви бывают таковы, что неизбывны их пути, порой лучше затеряться на них, чтобы лучше оценить естественный аромат чувств». Этот наивный, примитивный романтизм меня совершенно обезоружил, так что я оставил любые поползновения хоть в чем-то упрекнуть его.

Я злился на себя, на собственную полную неспособность казаться интересным. И при этом за то, что я не смог взять на себя инициативу во встрече, что поплыл по течению и вовлекся тем самым в какое-то надувательство. Потому что формально я пытался учесть нежелание Лиор встречаться с автором, а на деле стал главным действующим лицом мистификации, жертвой которой она невольно стала. И когда-нибудь обязательно это поймет.

Но, с другой стороны, я был счастлив, что был рядом с ней, вдыхал ее запах, видел вблизи ее лицо, понравился ей как писатель и, в конце концов, вручил ей свой электронный адрес.

— Лучше было бы, если бы ты раскрылся ей сразу, — заметил мсье Гилель.

— У меня не было возможности. Она сама этого не хотела.

— Тоже верно, — подтвердил он. — Ну, может, все так и должно было произойти. Письмецо по электронной почте, это уже неплохо, верно?

— Пожалуй, — согласился я.

— Это был единственный способ наладить между вами отношения. Теперь ты сможешь с ней беседовать. Станешь играть роль героя ее романа!

— Да, героя, в которого она не влюблена.

— Пока еще, — жизнерадостно заявил он. — Теперь твой ход, смелее!

— Спасибо, мсье Гилель, — тихо и проникновенно сказал я.

— Это тебе спасибо, мой мальчик. Благодаря тебе я ощутил себя в самом центре романа, в роли одного из главных героев, — ответил он.

Я лежал в постели и наблюдал, как на потолке разыгрываются основные моменты сегодняшней встречи. Я вновь и вновь медленно прокручивал каждое мгновение, пытаясь выудить из него максимум сведений, максимум эмоций. Мне все в ней нравилось: ее жесты, улыбка, выражение лица, что и как она говорила. Романтический взгляд, я отдавал себе в этом отчет, ведь в моем распоряжении были крохи информации. Но я с наслаждением предавался такому приятному и бессмысленному занятию, по сто раз смакуя все детали и находя в них множество оснований для своей влюбленности.

Но все мои слова и жесты казались мне пустыми, тупыми и уродливыми. По сути дела, я проявил себя трусливым и медлительным именно тогда, когда по ситуации мне надо было из кожи вон лезть, чтобы показаться ей симпатичным и привлекательным.

Она могла увидеть во мне лишь мрачного, замкнутого продавца книг. А может, она даже поняла причину моего замешательства и в душе потешалась над ней. В любом случае ничто из того, что она сказала или сделала, не выражало ни капли интереса ко мне, она не выразила ни малейшего стремления познакомиться со мной поближе. Разве что наши последние слова, наш последний взгляд, когда ее рука была в моей руке и ее глаза заглядывали мне в сердце.