Она уже мертва

Все правильно. Парвати никак не может повлиять на их взаимную ненависть. Она не может приказать им любить друг друга, потому что… сама никого не любит! Белкина вторая бабушка, мамина мама, совсем другое дело. Белка обожает приезжать к ней в Выборг, гулять по окрестностям и слушать самые занимательные разговоры на свете: о чудесных временах, когда Выборг был финским городом, и о спящей форели, и о неспящем ручье, о городских флюгерах и крышах, и о покойном дедушке, которого плохо помнит даже мама. Но это не мешает ему оставаться лучшим мужчиной в мире. Хорошо бы и единственной внучке встретить такого же мужчину, – именно об этом мечтает выборгская бабушка. К Белкиному приезду она готовится основательно: покупает всякие вкусности и чудесности у заезжих финнов, не переставая благодарить небеса и перестройку за то, что доставать вкусности и чудесности в последние годы стало гораздо проще. А раньше за несанкционированные торговые связи с жителями Суоми можно было схлопотать тюремный срок.

«Тюррремный срррок» – вот как это звучит в исполнении выборгской бабушки. При этом бабушка страдальчески морщится и всплескивает руками, а Белка хохочет. В выходные к ним приезжает мама, и тогда они гуляют втроем, а по вечерам играют в лото, подкидного дурака и «Магнитную викторину», и Белка всегда выходит победительницей, – нет ничего лучше каникул в Выборге!

Но в этом году все изменилось. Бабушка попала в больницу с инсультом, мама взяла отпуск за свой счет, чтобы ухаживать за ней, а Белку отправили в Крым, к Парвати.

Сережа появился уже после того, как Аста бросила вызов МашМишу. Сцена за обедом не прошла бесследно, хотя внешне мало что изменилось: море не вышло из берегов, скалы не рухнули в пучину, и ни один камешек не сдвинулся на маленьком пляже. Все так же вызревал виноград, спели огромные бурые помидоры «бычье сердце» и шушукались с ветром болтливые кипарисы. Общее состояние природы можно было назвать безмятежным.

Зато сразу после обеденных разборок куда-то испарился Миш.

Он не вышел к ужину, его стул пустовал за завтраком, и Белка заволновалась: уж не случился ли с Мишем бэнг-бэнг-бэнг? Спросить об этом напрямую у Маш, исправно сидевшей в торце стола, было смерти подобно, и Белка решила начать с менее опасных, на ее взгляд, человеческих особей. Но ни Ростик, ни толстый Гулька, ни вездесущий Шило Миша не видели. Лёка тоже не прояснил ситуацию, он лишь неопределенно улыбнулся и махнул рукой в сторону поселка.

Неужели Миш уехал? А точнее, был изгнан?

Оставался еще один человек, последний в списке (за ним следовали лишь Парвати и Маш). Именно к этому человеку и обратилась Белка. Начала она издалека, да и стояла на почтительном расстоянии от него, все так же покачивающегося в гамаке вместе с «Анжеликой».

– Привет. Хорошая книга?

Аста ответила не сразу и совсем не на тот вопрос, который задала девочка. Вернее, задала свой:

– Как тебя зовут? Я все время забываю.

Белка назвалась, осторожно приблизившись еще на шаг. Вот было бы здорово, если бы Аста придумала для нее новое имя с эстонским акцентом! Но в планы ведьмы из Таллина новые лингвистические эксперименты не входили. А может, все дело в самой Белке – уж слишком она ничтожна, чтобы тратить на нее время и силы.

– Впрочем, неважно, – Аста, сама того не ведая, подтвердила худшие опасения девочки. – Если я до сих пор не запомнила твое имя, значит не так уж важно, как тебя зовут.

– Для кого? – Белка почувствовала легкий укол обиды. – Для кого не важно?

– Для меня, разумеется.

– У меня простое имя.

– Это ничего не меняет.

Аста еще хуже, чем Маш, – неожиданно подумала Белка. Маш жестокая, да, но и прямолинейная тоже. Если ей что-то или кто-то не нравится, она сразу же заявляет об этом. Приподнимается на хвосте и раздувает капюшон, как кобра. Сразу видно, что перед тобой враг, – и ты можешь отступить. Или принять бой. Первый вариант (отступить) выглядит предпочтительнее, так все и делают, Белка не исключение. А Маш… Маш щедро отсыпает время на принятие решения – прямо в ладонь! И только потом приходит черед универсального правила «Кто не спрятался – я не виноват!»

Аста – другая.

Она только кажется паинькой, как то озеро со спокойной с виду водой. А тонуть в нем начинаешь сразу же, без всякого предупреждения. Но прежде чем пустить пузыри, Белка успела-таки пропихнуть сквозь плотно сомкнутые губы:

– Я беспокоюсь о Мише. О… Миккеле.

– С чего бы? – удивилась Аста. – Разве о нем некому побеспокоиться, кроме тебя?

– Он пропал, – продолжала упорствовать Белка.

– Не думаю.

– Как же? Его нигде нет.

– Где-то да есть. Ничтожества никуда не исчезают, и в этом – главная несправедливость жизни.

Не то чтобы Белке так уж нравился Миш, скорее – наоборот. Но сейчас она была на его стороне; пусть эта дурацкая вымороженная эстонка знает, что на свете существуют простые человеческие чувства – сострадание, забота, участие. Все вместе они образуют спасательный круг, в котором поместится не только Миш, но и сама Белка, что вот-вот захлебнется в омуте Астиного равнодушия.

– Он не ничтожество!