Они были не одни

По плану организаторов демонстрации рабочие должны были собраться перед зданием профессионального союза «Труд». Властям стало об этом известно заранее. И как только рабочие начали подходить к намеченному пункту, их окружили жандармы.

Швейники собрались несколько позже около здания своего союза. Узнав о том, что произошло с их товарищами, они двинулись к ним на помощь, чтобы, освободив их из кольца жандармов, дать им возможность демонстрировать вместе со всеми. А жандармы, сгруппировавшиеся около здания «Труда», не знали, что творится в других частях города.

Рабочие-швейники выступили с пением революционных песен. Торговцы в страхе закрывали ставни на окнах и, как мыши, прятались в лавках, в то время как их приказчики спешили присоединиться к демонстрантам. Дело шло о насущном хлебе, и поэтому в ряды демонстрантов начали вливаться и крестьяне, приехавшие на рынок.

В это самое утро, вместе с Петри и еще несколькими крестьянами, Гьика, только недавно освобожденный из тюрьмы, пришел из Дритаса в город. Он решил принять участие в демонстрации, о которой его заранее предупредил Стири. Здесь Гьика встретился с Зенелом и вместе с ним пошел на демонстрацию. Радостно билось его сердце, согретое братской любовью крестьянина к рабочим, но в то же время в нем кипела ненависть против тех, кто подвергал и крестьян и рабочих стольким мучениям. За одно грубое слово, сказанное сборщику налогов, ему самому пришлось отсидеть в тюрьме.

Дела в деревне шли все хуже и хуже. Несмотря на это, Гьика теперь чувствовал себя увереннее: у него появилось дерзание, вера в победу, уверенность в завтрашнем дне. И вот они, эти первые признаки счастливого завтра, того завтра, которое уже близко… Так думал Гьика, глядя на демонстрацию.

Толпа двигалась по направлению к зданию муниципалитета. Путь ее лежал мимо большого постоялого двора, у ворот которого толпились крестьяне, пришедшие из ближних сел. Здесь же стоял Сефедин-бей с длинным хлыстом в руке. Волосы у него были растрепаны, вихры свисали на лоб, и весь он походил на взбесившегося пса; он что-то орал, но от гнева голос его то и дело прерывался. В общем шуме трудно было разобрать его слова. Но одну фразу бей повторял беспрестанно, и именно ее расслышали стоявшие рядом крестьяне:

— Христианские свиньи! Проклятые гяуры! Они хотят, чтобы к нам пришли греки!

Сефедин-бей был человеком, которого особенно остро ненавидели все честные горожане Корчи. А власти, как только узнали о готовящемся выступлении рабочих, сразу обратились к нему за помощью. На закрытом совещании в префектуре вынесли решение: натравить мусульманское население города на христиан. Для этой цели был выдвинут такой лозунг:

«Гяуры в Корче хотят продаться грекам. Правоверные мусульманы не позволят обмануть себя!»

Как только на улицах раздались крики: «Хлеба! Хлеба!», этот лозунг и был пущен в ход.

Сефедин-бей обошел всех богатых торговцев мусульман и теперь явился на постоялый двор, где собрались крестьяне. В качестве «правоверного мусульманина» он начал бросать в толпу провокационные лозунги.

Всех встречных он уговаривал не принимать участия в демонстрации. Ага и эфенди охотно слушали его увещевания, но крестьяне, как он ни старался, поворачивались к нему спиной и шли прочь. Когда голова колонны достигла здания муниципалитета, Сефедин-бей все еще продолжал вести свою безуспешную пропаганду у постоялого двора. Он угрожал крестьянам хлыстом и в бешенстве метался из стороны в сторону.

— Эй, вы, дурачье! Разве вы не знаете, что затеяли гяуры?.. — поддержал Сефедин-бея один ага с длинными усами.

Однако крестьяне, не обращая внимания на бея и его приспешника, примкнули к демонстрантам.

Сефедин-бей, пытаясь спасти положение, стал орать еще громче, но его заглушили крики толпы:

— Хлеба! Хлеба!

— Вперед, товарищи!

Тут Сефедин-бей совсем растерялся и в страхе бежал под защиту жандармов, отряд которых, предводительствуемый сержантом, в эту минуту подошел к постоялому двору. При виде жандармов крестьяне рассеялись.

Над толпой, подхваченный десятками рук, появился рабочий.

Он подал знак, чтобы прекратился шум, и заговорил:

— Товарищи!

Слово «товарищи» он произнес громко, восторженно, и толпа сразу замолкла. А оратор, чье лицо нельзя было разглядеть под козырьком низко сдвинутой на лоб фуражки, повторив это волнующее слово, продолжал:

— Наших товарищей, которые требовали хлеба, окружили жандармы. Соединимся же с ними и будем требовать хлеба для себя, для наших семей, жен, матерей, сестер наших! Но прислужники беев преградили нам путь. Так проложим же грудью дорогу и покажем насильникам, что правда на нашей стороне, что мы не смиримся, не будем умирать голодной смертью, когда амбары беев полны зерном! Хлеба! Хлеба! Вперед, товарищи! Ура, вперед! — И он прыгнул в толпу.

— Вперед! Ура! — как эхо, откликнулись сотни голосов, и волна демонстрантов устремилась вперед.