Они были не одни

— Скотина я, скотина! — дорогой ругал себя Петри, подстегивая лошадку. — Чтобы загладить вину перед Гьикой, я должен был поговорить с тестем начистоту. Но мог ли я это сделать?.. А как на меня посмотрела Василика!.. Словно обожгла!

Размышляя таким образом, он брел с опущенной головой и вполголоса затянул песенку, слышанную недавно в Корче:

…Покажись, красавица, в окошке,
На себя взглянуть позволь разок!..

Внезапно он резко оборвал пение: далеко впереди себя он заметил Гьику, поднимавшегося по горному склону. Остальную часть пути Петри шел молча, думая то о Гьике, то о Василике, но больше — о Василике.

А Гьика тоже направлялся в лес. За неделю перед этим он нарубил дубовых веток, подготовляя запас на зиму. Отец с сестрой отправились в лес еще с утра. Теперь шел и он, задумчивый, мрачный, с топором на плече.

Придя на место, Гьика увидел, что старый Ндреко и Вита до его прихода успели много сделать: нарубленные ветки были сложены рядышком, там, где наметил Гьика. Теперь родные дожидались его. Ндреко, состарившись, уже не мог достаточно аккуратно укладывать ветки. В прошлом году он так их сложил, что, когда наступила зима и женщины пришли в лес за листвой, она вся погнила, потому что сквозь плохо уложенные сучья в листву проникал снег.

— Когда-то я в этом деле был мастер: так листву складывал, словно букет, — цветок к цветку подбирал. А теперь, сам вижу, состарился… никуда не гожусь…

Гьика сбросил с себя куртку, засучил рукава и принялся за дело. Сестра подавала ему дубовые ветки, а он располагал их вокруг высокого, вбитого в землю кола.

— Как здоровье внучка, Гьика? Ведь я его с утра не видел, — спросил старик.

— Когда я уходил, он плакал. Наверное, малость простудился.

— Да сохранит его бог! Столько радости принес он в наш дом! Такой малюсенький, весь с кулачок, а стоит его позвать — сейчас же поворачивает головку! Да сохранит его господь! — проговорил Ндреко и перекрестился.

— Да! Совсем было позабыл! Зачем вас сегодня созывали кьяхи? — после короткого молчания спросил старик.

Гьика в сердцах швырнул на землю дубовую ветку.

— Черт бы их побрал! — проскрежетал он и затем чуть спокойнее добавил: — Сам знаешь, отец! За хорошим они нас созывать не станут.

— Это известно! Вот потому я и спрашиваю: зачем?

— Велели завтра с утра явиться с лошадьми, ослами и телегами, везти в Корчу хлеб Каплан-бея.

— Чтоб не было бею от него проку! — воскликнул старик и склонился над дубовыми ветками. — Я так и знал, что они придумали для нас новую повинность.

Старик начал складывать ветки, но вскоре, о чем-то вспомнив, воскликнул:

— Как же так, Гьика? Ведь завтра мы должны укладывать листву у Сухого ручья!

— А какое Лешему до этого дело? — ответил Гьика, в сердцах топнув ногой. — Придется этим заняться тебе с Витой. Может быть, если маленькому станет лучше, и Рина подсобит. Откладывать это дело нельзя. Коли будете дожидаться меня, — а вернусь я не раньше, как через два-три дня, — все нарубленные ветки засохнут. Как бы там ни было, придется вам самим управиться!

Так говорил Гьика отцу, а сердце у него сжималось от боли. Завтра ранним утром должны подняться все крестьяне со своими лошадьми и ослами и, бросив на два-три дня все свои дела, погрузить хлеб Каплан-бея и везти его в Корчу. Только вчера бей украл этот хлеб у крестьян, а завтра эти самые обворованные им крестьяне должны на своем горбу тащить хлеб в Корчу, чтобы бею не пришлось тратиться на перевозку!.. А как быть с тем, что советовал ему Али?.. Правда, он сказал ему об этом только раз, но для мужчины этого должно быть достаточно. А что сделал Гьика, чтобы выполнить наказ Али?

Такие мысли совершенно измучили Гьику. Весь день он работал в состоянии какой-то растерянности. Ни разу не улыбнулся. Сестра затянула вполголоса песню, надеясь, что брат, по своему обыкновению, подтянет, но куда там: Гьика и рта не раскрыл.

— Милый брат, не печалься о маленьком! Ведь это обычно бывает с детьми: простужаются, не могут заснуть, плачут!.. Разве с нами в детстве так не случалось? — попробовала утешить брата Вита, думая, что Гьику тревожит болезнь ребенка.

Стоя на ворохе листьев, успевшем за это время вырасти у него под ногами, Гьика посмотрел на сестру и с печальной улыбкой покачал головой.

Когда они кончили работу, солнце уже садилось за вершиной Сухой горы. Гьика слез с громадной кучи листьев и внимательно осмотрел ее со всех сторон. Она походила на хороший стог сена. Но Гьика все же остался недоволен: хранилища, устроенные им в других местах, получились лучше.

— Вы с отцом идите домой, а мне нужно нагрузить осла хворостом, — сказал им Гьика и отправился дальше.

Вскоре он подошел к пастушескому стану, где Бойко пас стада Шумара и еще нескольких крестьян.