Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный

— Я не знаю, как выглядит белый, если он в чем-нибудь нехорошем замешан. Я видела тысячу цветных, в чем только не замешанных. Если ты цветной, то вы попали в беду уже со дня рождения на свет. А как это у белых, если у них не в порядке с полицией, я не знаю. Я даже не знаю, какими глазами они тогда смотрят.

— Посмотрите мне в глаза.

— Да?

— Что там видите?

— Зеленое. Нет, как янтарь. Я не знаю, какого же они цвета? Орехового?

— Да, орехового, как у моей мамы. А еще что видно?

— Крапинки. Желтые, по-моему.

— А еще что?

— А еще — себя. Я там отражаюсь, как в крохотной комнате смеха.

— Беды никакой не видите? '

- — Нет, если только я в беду не попала, — сказала

Эмилия. — Я не‘попала в беду?

Он снова подумал о Молли и тут же сказал:

— Нет.

— Вы очень быстро это сказали.

— Да не глядите на меня такими глазами, — попроси^ он.

— Какими?

— Да как будто… как будто вы меня сразу забоялись.

— Да глупости, с чего бы мне вас бояться?

— Да и не надо вообще…

— У меня рост пять футов четыре дюйма, а вес — сто семнадцать фунтов^[35]. А у вас — шесть футов девять?

— Шесть футов пять дюймов^[36],— прошептал Роджер.

— Да, и вес — двести фунтов и вы можете меня надвое…

— Двести десять фунтов.

— … переломить двумя пальцами, а мы тут одни на забытом богом пляже…

— Там старик еще есть.

— … не поймешь где, кругом океан и песок, и пустой пляж позади нас. Чего же бояться? Кто боится?

— Конечно, — сказал он, улыбнувшись.

— Конечно, — согласилась она. — Вы меня можете задушить или утопить или забить до смерти, и никто не узнает еще сто лет.

— А может быть, и никогда, — сказал Роджер.

— М-мм… '

— Ну, правда, все-таки там еще старик стоит.

— Да, он вроде защиты, — сказала Эмцлия;— Да он, наверное, еле видит. Я уж начинаю думать — а может быть, он не настоящий. Он и не шелохнулся ни разу с тех пор.

— Хотите уйти?

— Да, — сказала она и быстро добавила — Но не потому что боюсь вас. Просто очень замерзла.

— А куда бы вам хотелось? ’

— Обратно в город.

— А там куда? .

— У вас есть комната? — спросила она.

— Да.

Эмилия пожала плечами.

— Может быть, туда. Куда-нибудь от холода.

— Что ж… — произнес Роджер.

Они повернулись, больше не оглядываясь на ’ океан, и пошли по аллее к выходу из парка. Она продела свою руку в его и потом положила голову ему на плечо, а он думал, какая она красивая, и чувствовал ее пальцы через рукав на своей руке, и снова подумал, что никогда в жизни у него не было еще хорошенькой девушки и что вот теперь есть, да такая красивая, но, конечно, цветная. Его раздражало, что она цветная. Он повторял про себя, какое невезение, что она цветная — ведь она, в самом деле, первая красивая девушка, которую он встретил в своей жизни. Ну, Молли была той ночью ничего, но это уж прошло. То-то и было странно, что она нс стала казаться красивой. А эта девушка, эта цветная девушка, которая держит его под руку и голова ее лежит у него на плече, — эта девушка красива. И глаза красивые, и улыбка красивая, и грудь хороша, и ноги стройные; но то, что она цветная, — это так плохо. Никуда не годится, что она цветная, хотя и цвет кожи у нее такой красивый, светло-коричневый, ну, все равно, нельзя терять голову из-за цветной девушки, говорил он себе.

— Знаете, что… — сказал он.

— Что?

— В самом деле, пора нам назад и, может быть,, хм… может быть, лучше вам вернуться сейчас в аптеку.

— Что?! — прошептала она.

— Я думаю, что вам лучше вернуться на работу. Хотя бы, на конец дня. -

— Что? — снова сказала она.

— А потом я… хм… потом я за вами зайду, ну, после работы, попозже. И мы… хм… Ну, может, поужинаем вместе. Хорошо? _:

Она резко остановилась на дорожке. Ветер рвал ее синий платок, плотно завязанный под подбородком. У нее был серьезный настороженный взгляд. Руки вцепились в медную застежку сумочки и были неподвижны. Оня не сводила с него пылающих карих глаз из-под синего платка, раздувающегося от ветра. Все тело ее будто за каменело в неподвижности.

— Что вы говорите?! — воскликнула она. — Я же ска зала хозяину, что у меня голова раскалывается. Как эт< я теперь приду обратно и что скажу ему?!

— Мы можем встретиться попозднее, — сказал Род жер. — Поужинаем.

— Да, вы?! — она замолчала и раздраженно выдохнул) потом несколько мгновений пристально, с возмущением глядела ему в глаза, затем произнесла — Какого тогда черта все это?

— Что?

— Две минуты назад вы меня целовали, как…

— Да просто я обещал еще повидать…

— Нет, вы мне скажите, что это вас так напугало, я хочу это знать! Не нравится, как я целуюсь?

— Мне нравится, как вы целуетесь.

— Так в чем дело? Боитесь, что вас увидят с цветной девушкой? Боитесь пригласить к себе?

— Нет, не в этом дело.

— Можно и ко мне пойти. Там вокруг нас будут кишеть цветные и крысы тоже — прямо из стен выскакивают, — и трубы везде у нас текут, и электропроводка висит, и…

— Где я живу, там тоже есть крысы.

— Конечно, моей маме не больно-то понравится, если я приведу в гости белого. Она тут же заведет свою старую песенку! Я ее с колыбели слышу: «Сладкая моя, берегись белых господ, им бы только к тебе в штанишки залезть — и нет твоего сокровища».