Они должны умереть. Такова любовь. Нерешительный

Он узнал голос миссис Доуэрти и не мог понять, как она выяснила, что он собирается сжечь шарфик в ванной. Он резко загасил спичку, бросил ее в раковину, скомкал шарфик и, войдя к себе, быстро сунул его обратно в нижний ящик.

Миссис Доуэрти все еще визгливо звала его в коридоре:

— Мистер Брум, мистер Брум, мистер Брум!

Он открыл дверь.

— Я здесь, — отозвался он, — что такое?

— Мистер Брум, вас к телефону.

— Меня? — удивился он.

— К телефону! — повторила она.

— А кто это? — спросил он.

— Не знаю. Женщина.

Мама, подумал он, но не мог понять, как она узнала номер телефона.

— Иду! — крикнул он, закрыв дверь, опять подошел к комоду, выдвинул нижний ящик и запихнул голубой шарфик к задней стенке. Потом задвинул ящик и пошел в холл. На площадке лестницы на втором этаже был платный телефон. Миссис Доуэрти стояла рядом, ожидая его.

— Детективы говорили с вами? — спросила она.

— Да, — ответил он.

— Приятные люди, правда?

— Да, они показались очень славными. Они все еще здесь? 

— Они разговаривают с миссис Интерсол на пятом этаже.

— Ну, значит, они почти кончают, — сказал Роджер. Он взял трубку телефона у нее из руки, сказав «спасибо».

— Как вы думаете, найдут они мой холодильник? — спросила миссис Доуэрти.

— Я надеюсь, — ответил Роджер, улыбнулся ей и приложил трубку к уху — Слушаю.

Миссис Доуэрти улыбнулась в ответ, покивала и стала спускаться по лестнице на свой первый этаж, когда он услышал в трубке голос:

— Роджер, это вы? Это Эмилия.

— Эмилия? А, как?.. Вы говорите — ЭмилияЧХ.

— Я надеялась, что вы еще не ушли.

— Нет, я еще здесь. Который час?

— Уже три двадцать. Я боялась, что вы уже ушли из дома.

— А что? В чем дело?

— Я немного опоздаю.

— Почему?

— Непредвиденные обстоятельства.

— А что именно?

— Я вам скажу, когда увидимся.

— Это во сколько будет? ^х

—^В полпятого? — спросила она. — Или это уж очень поздно?

— Нет, очень хорошо.

— Там же?

— Да, перед аптекой.

— А вы не удивляетесь?

— Чему? .

— Как я узнала ваш номер?

— Да, в самом деле?

— Вот это память у меня, верно?

— А при чем здесь память? Я вам не говорил свой номер. Я его и сейчас не знаю.

— Ага! — ответила она.

— Так как же вы узнали?. .

— Агнес Доуэрти, — ответила она.

— Как?

— А кому вы одну «валентинку» послали? Открытку. Помните?

— A-а, да-да-да. Верно! — сказал он, улыбаясь.

— Ваша хозяйка.

— Верно!

— Или так вы ее назвали.

— Она моя хозяйка. Если хотите, я вас познакомлю.

— Когда?

— Потом.

— Ладно, ладно, — сказала Эмилия. — Меня не проведешь. Небось, толстая старая блондинка, с которой вы живете. Меня не обманешь.

— Нет, — сказал он, широко улыбаясь, — она моя хозяйка. .

— А знаете, что?

— Что?

— Вы мне нравитесь.

— Вы мне тоже нравитесь, Эмилия. '

— Хорошо.

— Значит, четыре тридцать, договорились?

— Да. — Она замолчала. — Роджер?

— Да?

— Вы мне не просто нравитесь, это больше.

— Хорошо.

— «Хорошо»… смотрите, как снисходительно!.. — воскликнула она, смеясь.

— Как снисходительно?

— Ну, так вы должны сказать тоже, что я вам более чем нравлюсь.

— Так оно и есть.

— О, какой энтузиазм, — пропела Эмилия. — Ну, ладно, увидимся. Как думаете, сможете вы примерно вести себя до четырех тридцати.

— Я постараюсь.

— Да уж, давайте, — сказала она. — Старайтесь вовсю.

— Обязательно.

— Вы очень милый, — проворковала она и положила трубку.

Он стоял, широко улыбаясь телефону несколько мгновений, потом положил трубку на аппарат.

После этого он поднялся к себе, сжег шарфик Молли, спустил воду с пеплом в унитаз, потом открыл окно в ванной, чтобы проветрить ее от дыма.

ГЛАВА XI

Снегопад прекратился.

В городе стояла тишина.

Ощущение чистоты и тишины охватило его, как только он вышел из дома и направился к гаражу. Шаги были приглушены, дыхание облачком безмолвно вырывалось изо рта. Повсюду была тишина предвечернего часа. Неслышная минута перед сумерками еще больше подчеркивалась пушистым слоем снега. Тихо доносилось ритмическое звяканье цепей на колесах проезжающих машин. Надо будет надеть цепи на колеса грузовика, подумал он.