Они сражались за Родину. Русские женщины-солдаты в Первую мировую войну и революцию

Трусы, дезертиры, изменники и предатели никогда не были героями русской женщины, и если дезертирство, трусость, предательство и измена явились ударом для всего русского народа, то удар этот с особенною силою почувствовала русская женщина, и она берется за оружие не только для того, чтобы спасти погибающую Родину, но для того, чтобы спасти свою веру в мужчину, свою веру в жизнь [Проводы первого женского батальона 1917: 4].

Многие русские мужчины восхищались женщинами-солдатами, их преданностью Родине и самопожертвованием, однако сожалели, что приходится использовать женщин подобным образом. Священник, служивший молебен в память погибших героинь из батальона Бочкаревой, выразил это распространенное мнение:

Для России настала страшная, но славная година. Грустно и невыразимо страшно, что мужчины допустили, чтобы женщины умирали вместо них за нашу несчастную страну Но навсегда прославятся русские женщины, которые с готовностью на это шли [Dorr 1917: 76–77].

Даже более прогрессивные представители российского общества сдерживали свой энтузиазм по поводу женских подразделений, беспокоясь из-за нарушения гендерного контракта. Временное правительство также подвергалось критике за привлечение молодых женщин к участию в боевых действиях; возникла значительная «общественная неприязнь к тем, кто допускал, чтобы семнадцатилетние юноши и восемнадцатилетние девушки подвергались таким страшным опасностям» [Abraham 1992: 141].

Мнение, что женщинам не место на поле боя, даже в самых чрезвычайных обстоятельствах, было особенно распространено в консервативных слоях российского общества. Для них единичное боевое выступление бочкаревских доброволиц было недостаточным доказательством, что женщины смогут достигнуть постоянного успеха на поле боя. Мнения часто были основаны на мизогинии: «“Черту не под силу было погубить Россию, и он наслал в окопы баб”, – так описывает отношение одной пригородной деревни к женщинам-воинам очевидец» [Витетская 1917:2]. На одних представителей российского общества женщины-солдаты производили положительное впечатление, но другие питали к ним враждебность. В Бочкаревой они видели тиранку, одержимую манией величия и помешанную на мелочах военной жизни, но неспособную поддерживать в своем подразделении настоящую дисциплину. Не лучше были и ее подчиненные: «Они курят махорку, играют в чехарду, борются, валяясь в пыли плаца, и все это для того, чтобы на них смотрели, чтобы на них обращали внимание. Нехорошим, неприятным веяло от них» [Анчарова 1917: 3]. Иные даже полагали, что некоторые женщины вступали в батальон, отдавая дань моде, и цинично расценивали их действия как попытку оказаться в центре внимания. Кроме того, мужчинам было трудно воспринимать женщин-солдат всерьез. Женские подразделения часто рассматривались как нечто комическое, и многие русские мужчины смеялись над ними. Один популярный юмористический журнал в шутку задавался вопросом: могут ли мужья женщин, ушедших на фронт, получать такую же пенсию, как солдатские жены? [Барабан 1917 № 11: 3].

Кроме того, многие русские мужчины опасались возможных сексуальных злоупотреблений, связанных с вторжением женщин в такую сугубо мужскую сферу, как военная служба. Как гражданские, так и военные задавались вопросом: возможно ли предотвратить сексуальные отношения между мужчинами и женщинами в армии? Есть сведения, что даже Керенский первоначально выражал опасения, удастся ли поддерживать в женских подразделениях высокие моральные стандарты [Бочкарева 2001: 215]. Ответственность за соблюдение нравственности часто возлагалась на женщин, что отражает расхожее представление о женщинах как о соблазнительницах. Один из сторонников создания женских подразделений отмечал: «Приходилось слышать и грязные намеки на намерение и будущее поведение женщин-солдат» [Женский «батальон смерти» 1917а: 4]. Любопытно, что почти не обсуждалась возможность сексуального насилия со стороны врага в случае, если женщины-солдаты попадут в плен. Однако раздача капсул с цианидом военнослужащим 1-го женского «батальона смерти» (если таковая действительно имела место) красноречиво свидетельствует, что такие опасения существовали.