Они узнали друг друга

— Мы вместе с вами трудились, — с непонятной для него убежденностью ответила она, — я верила в ваш успех, мы ошиблись, и с вашим уходом мне здесь нечего делать.

Она хотела разделить его печальную участь, но почему?

— Где же вы намерены работать? — спросил Лозовский.

— Там же, где и вы, — последовал ответ. — Мы с вами поедем в Сибирь.

Снова Евгения Михайловна предстала перед ним иной, чем он знал ее прежде. Она не походила на ту, которая уводила за ошейник бешеную собаку, — на другую, плененную музыкальными мелодиями. Не мужество, не вдохновение выражало ее лицо, а душевную боль и нежность.

— Зачем вам оставлять клинику и родных? — недоумевал Лозовский. — Я уеду далеко, ведь мне теперь все равно, где жить и работать. — Она молчала, и он продолжал: — Почему вы хотите это сделать?

— Потому что сейчас, — не сразу ответила девушка, — я вам больше, чем когда-либо, нужна.

— Что это, жертва?

— Нет, — ответила девушка, — я вас люблю.

Прежние сомнения крепко жили еще в Лозовском, и он с притворной холодностью сказал:

— Смотрите не ошибитесь, в любви это легче всего… Спросили ли вы себя, точно ли мы подходим друг к другу и что это чувство вам принесет?

Она улыбнулась и пожала плечами:

— В любви не принято допытываться причин. Мне, видимо, так же нужно ваше горячее сердце, не знающее покоя, как вам моя сдержанность и трезвая натура. Так, вероятно, мы вернее восполняем друг друга. Кто знает, не в этом ли сущность всякой любви?

Лицо ее было обращено к нему, и, глядя на ее прекрасные черты, возбужденные неожиданным признанием, он подумал, что пора дать своим чувствам свободу. Ее мужество и чувствительное сердце будут верно служить ему. Ничто не может помешать им быть счастливыми. На смену этой мысли пришла другая, она омрачала сознание и не оставляла места свободному выбору. Куда он ее с собой повезет? Что ее ждет в далекой Сибири? Быть подругой человека, ступившего на путь добровольного изгнания! Делить с ним лишения? С этого ли начинают влюбленные? У них не было еще радостей, они не взрастили из любви надежд. Два-три года — не вечность, он вернется, и они найдут свое счастье…

Чувство долга не позволило ему отдаться любви, которую оба они заслужили. Нравственный запрет, вставший между ними, не послужил им к добру.

4

Вскоре после отъезда Лозовского в Томск из института терапии ушла и Евгения Михайловна. Предлогом для ухода послужила болезнь матери, неожиданно принявшая опасное течение. Отец девушки Михаил Александрович Лиознов — профессор института физиотерапии, одобрил решение дочери посвятить себя уходу за больной матерью, хоть и не видел необходимости оставлять институт. Не проще ли получить долговременный отпуск. Немного спустя кафедру оставил и Пузырев. Неудача с диссертацией укрепила его решимость во что бы то ни стало добиться успеха. Свойственная ему работоспособность и прилежание в этом ему помогли. Серьезно увлеченный радиоволновой терапией, он занял место научного сотрудника у профессора Лиознова, советами и помощью которого пользовался уже несколько лет. Михаилу Александровичу нравилось трудолюбие молодого ученого, и он с интересом относился к его успехам в лечении костных переломов. Признательный помощник сумел обнаружить способности, стать опорой для учителя и со временем влюбить его в себя. Профессор все чаще приглашал сотрудника в свой дом — вначале по делам института, позже запросто. За чашкой чая завязывалась беседа, которая продолжалась спустя неделю за обедом. Ардалион Петрович понравился и жене ученого, только Евгения Михайловна сдержанно относилась к нему. Она не простила ему расправы с Лозовским. Михаил Александрович, присутствовавший на этой защите, с похвалой отозвался об Ардалионе Петровиче, «принесшего чувство дружбы в жертву науке». На одном из заседаний ученого совета профессор еще теплей отозвался о своем сотруднике: «Только люди, безгранично влюбленные в науку, способны приносить ей подобные дары…» Ни сам он, ни его дочь не знали того, что Пузырев три года выжидал удобного момента для расправы над Лозовским, ни того, что Семен Семенович в свое время великодушно умолчал о бесчестном поступке друга.

С течением времени Лиознов все более убеждался, что Пузырев именно тот ученый, которому он сможет передать свои знания и кафедру, лучшего преемника ему нечего желать. Михаил Александрович не упускал случая, чтобы лишний раз не отрекомендовать своего любимца, подготовить окружающих к неминуемой смене на кафедре.

— В этом юноше, — сказал он однажды о тридцатипятилетнем Пузыреве на форуме ученых, — счастливо сочетались высокая порядочность, любовь к труду и преданность науке. Было бы печально, если бы скверные люди когда-либо попортили это чудесно слаженное творение природы… Из всех благ, которые даны человеку, — продолжал профессор, — наивысшее — его моральные качества. Одни рано уступают это богатство за чечевичную похлебку, у других нет сил эти блага удержать, счастливцев немного… Будем верить, что Ардалион Петрович никому это сокровище не отдаст, оно всегда будет украшать его.