Они. Воспоминания о родителях

Начиная с лета 1941 года, когда дядю Джона, как и большинство американских дипломатов, вызвали в Государственный департамент США, и до 1945 года, когда его назначили послом в Колумбии, Уайли жили в своем шикарном особняке в Джорджтауне. Туда мы и приехали, чтобы встретить Рождество в 1941 году, через две недели после Пёрл-Харбора и вступления Соединенных Штатов в войну. Как только мы прибыли в этот уютный дом, забитый разными восточными диковинками, мне тут же поручили зажигать свечи на огромной, в потолок, елке. В то время елки украшали настоящими свечами, которые вставлялись в металлические подсвечники и крепились на ветки. Я зажигала их по вечерам, когда в комнате собирались люди. Тетя Ирена и дядя Джон были прирожденными наставниками, и они занимались мной с интересом и любовью – я никогда раньше не чувствовала себя настолько вовлеченной в мир взрослых, никогда раньше не получала столько внимания. Я предпочитаю утром посмотреть памятник Линкольну или Джефферсону, или мне бы хотелось покататься по реке Потомак? Какую пластинку тебе поставить – Моцарта или Шопена?

Уайли уважали меня и восхищались мной, а детьми редко восхищаются. Мне было тепло и уютно у них дома – куда уютнее, чем у мамы с Алексом. Купаясь во внимании Уайли, я впервые почувствовала дух праздника. В новогоднюю ночь, вернувшись с вечеринки у подруги Уайли, Сисси Паттерсон (я впервые в жизни вернулась домой за полночь), я нырнула в свою постель в уютном кабинете, который использовали как гостевую спальню. По моей просьбе тетя Ирена поставила запись скрипичного концерта Бетховена. Когда отзвучали первые такты, взрослые стали заходить ко мне, чтобы поцеловать и пожелать спокойной ночи. Последним зашел дядя Джон – он галантно клюнул мое запястье и в очередной раз поинтересовался: “Как можно не знать румынского?” Кажется, концерт исполнял Фриц Крейслер. Я закрыла глаза и слушала, как взрослые обменивались последними словами в соседней комнате: дядя Джон говорил о встрече президента Рузвельта с Уинстоном Черчиллем в Вашингтоне; главной целью этой встречи было создание Объединенного комитета начальников штабов США и Великобритании… потом все разошлись спать, и я позволила музыке увлечь меня. Когда зазвучала каденция, меня вдруг переполнил восторг перед будущим. Последний год был таким тяжелым, что порой мне казалось: мы не выживем, – а тут я осознала, что будущее еще возможно. Но звуки каденции наполняли меня еще и чувством предопределенности – я чувствовала, что обязана преуспеть, оставить свой след в мире. В последние несколько дней Уайли дали понять, что очень верят в меня – со смерти отца в меня впервые кто-то поверил, и я решила, что не подведу их. Я так и уснула, окруженная их любовью, убаюканная музыкой, переполненная планами на будущее, благодаря Господа за то, что мы выжили, за заботу, за сердечное участие Уайли.

Первым утром 1942 года я проснулась в счастливой уверенности, что Новый Свет принесет нашей молодой семье счастье и успех – так и оказалось, поскольку именно в 1942 году мама с Алексом начали свое восхождение в высшем свете.

Однако политические события 1942 года потрясли всех. На русском фронте немецкие войска вторглись на Кавказ и вели осаду Сталинграда – бои там шли много месяцев, и сотни тысяч мирных русских погибли от голода. Войска Роммеля нанесли тяжелые удары по британской армии в Северной Африке, принудив к унизительному отступлению аж до Эль-Ала-мейна. Несколько месяцев спустя, 8 ноября, воздушные силы под командованием Дуайта Эйзенхауэра и Джорджа Паттона приземлились в Марокко и встретили неожиданно яростное сопротивление немецких войск. Два дня спустя произошло событие, которое повергло в отчаяние всех французских эмигрантов: возвращаясь из школы ιι ноября 1942 года, я подошла к нашей двери и увидела заголовок лежащей на пороге газеты: “Немецкие войска вторгаются на территорию Виши”. Будучи патриоткой, я горько зарыдала. Они заняли юг Франции – моя родина занята врагом: за плечами у солдат, которые сражаются за Францию, нет ни пяди родной земли. Я молилась, чтобы герои моего детства: Кловис[107], Шарлемань[108], Жанна д’Арк, Генрих IV[109] – вернулись и спасли нашу страну. В тот год я была еще ребенком и горько оплакивала залитые солнцем дорогие моему сердцу места, где провела самые счастливые месяцы своей жизни. Что будет с нашим домом, с Марией? Выживет ли кто-нибудь? Я вспоминала свой голубой велосипед, жуткие поездки за молоком, – как счастливы мы были в свободной Франции… Ребенок и патриот во мне плакали вместе.

Глава 15 Saks Fifth Avenue и Condé Nast