Они. Воспоминания о родителях

К 1928 году младшая сестра Лили Брик, Эльза Триоле – утонченная, обаятельная эмигрантка, глубоко привязанная к сестре, – уже восемь лет жила попеременно в Париже и Берлине. Со времен первой поездки Маяковского во Францию, в 1922 году, когда она водила его по Парижу и была его переводчицей (Владимир наотрез отказывался учить иностранные языки), Эльза понемногу шпионила за ним для сестры, докладывая ей о романтических эскападах поэта. Но вплоть до 1928 года у Лили не было поводов для беспокойства. В этот приезд он собирался отправиться в Ниццу, чтобы навестить свою американскую любовницу Элли Джонс – она привезла их дочь, которой в ту пору шел третий год, на первую встречу с отцом. Хотя ходили слухи о нелюбви Маяковского к детям[32]и встреча, с точки зрения Элли, обернулась полным фиаско, Лиля с Эльзой опасались, что поэт решит уехать с матерью своего ребенка в Америку. Чтобы отвлечь его от американской угрозы, Эльза решила познакомить Маяковского с юной русской красавицей – моей матерью, Татьяной Яковлевой. В день возвращения из Ниццы, 25 октября, Эльза повела Маяковского к парижскому врачу, который был известен в эмигрантских кругах. От жены врача она знала, что Татьяна Яковлева тем же утром должна была прийти к нему на прием.

Но интрига провалилась. Маяковский пришел к врачу, увидел Татьяну и без ума в нее влюбился. Вспоминая эту встречу, мама говорила, что он повез ее домой, в такси кутал ей ноги своим пальто, а перед бабушкиным домом рухнул на колени и признался ей в любви. “Да-да, на колени, прямо на тротуаре, – говорила мама. – Посреди бела дня”.

Этот coup de foudre[33] был взаимным. С 25 декабря по 2 января Татьяна и Маяковский виделись каждый день, пока у него не кончилась виза и ему не пришлось возвратиться в Россию. Маяковский с гордостью ходил по Парижу с высокой белокурой красавицей, не уступавшей ему темпераментом, и даже уважал ее пуританские убеждения – Татьяна не разделяла богемных взглядов своего круга и твердо решила хранить девственность до свадьбы. Она понимала, каким непростым человеком был Маяковский. Он боялся одиночества, ревновал своих друзей и требовал их безраздельного внимания – если товарищ вдруг отказывался поиграть с ним вечером в шахматы, это было предательством. Маяковский был мучительно озабочен вопросами гигиены (последнее, возможно, было связано с обстоятельствами смерти отца) – не брался за дверную ручку, не обернув ее предварительно носовым платком, всюду таскал с собой металлическую мыльницу, а если ему доводилось пить в общественных местах, то непременно протирал стаканы всё тем же платком.

Отношения складывались нелегко. Татьяна постоянно находилась под строгим присмотром родственников, ярых антикоммунистов. Чтобы продолжать роман со знаменитым советским поэтом, приходилось прибегать ко множеству уловок. Она на каждом шагу лгала любящей бабушке и подговорила несколько верных друзей обеспечивать ей алиби. “Бабушку бы удар хватил, если бы она знала, с кем я каждый вечер ужинала, – вспоминала Татьяна полвека спустя. – Большевик рядом с ее внучкой, которую с трудом вытащили из несчастной разоренной России!”

Зато в пронизанном ностальгией парижском обществе большевизм не был помехой влюбленным. Маяковский намеренно не говорил с Татьяной о мировых событиях, а ее антикоммунистические настроения терялись на фоне горделивой радости, которую в ней вызывала любовь такого знаменитого поэта. Когда Маяковский узнал, как глубоко Татьяна знает русскую поэзию, он и вовсе потерял голову. Они ходили по бесчисленным кафе – “Ла-Куполь”, “Ле-Вольтер”, “Ла-Ротонд”, “Ле-Дантон”, “Ла-Клозри-де-Лила” – и она часами читала ему стихи. Как можно было устоять, когда она наизусть знала “Облако в штанах” – все семь сотен строк? Он говорил всем, что у Татьяны абсолютный слух к поэзии, такой, как бывает у музыкантов. Она стала для поэта наперсницей вместо Лили. Маяковский рассказал ей о своей домашней ситуации, и, несмотря на свою строгость, Татьяна приняла эту необычную историю как данность. Они вместе выбирали для Лили платье и четырехцилиндровый серый “рено”.

Через две недели Маяковский предложил ей руку и сердце, но Татьяна отвечала уклончиво. За обедом в монпарнасском ресторане “Гран-Шомьер” в ноябре он преподнес Татьяне два посвященных ей стихотворения. Они записаны его мелким косым почерком в зеленой тетрадке, которая теперь хранится у меня. Одно называлось “Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви”, второе – “Письмо Татьяне Яковлевой”. В первом говорилось об их первой встрече в приемной врача:

Представьте:
входит
в меха
красавица в зал,
и бусы оправленная.
Я
эту красавицу взял
и сказал:
– правильно сказал
или неправильно? —
Я, товарищ, —
из России,
знаменит в своей стране я…