Only you

Беру его на руки и еле как поднимаюсь, стараясь сбросить вес на здоровую ногу. Смотрю по сторонам, чувствуя, как мотор за ребрами готов лопнуть от нагрузки и первобытного страха. Я ведь даже не знаю, на каком мы берегу…

Открываю глаза резко и чувствую в теле неприятную ломоту. Вытираю рукой испарину со лба и часто моргаю, слыша, как в окно тачки кто-то тактично постукивает. Еле отхожу ото сна в своей детке и открываю дверь, за которой стоит мама.

— С добрым утром, сынок, — без особого энтузиазма произносит она и заглядывает в салон, будто я спрятал там кого-то, — я, конечно, понимаю, что с отцом у тебя состоялся неприятный разговор, только… — она со вздохом указывает на машину, пока я тру глаза и зеваю, не стесняясь, — …только это не значит, что нужно ночевать в машине. Я разве не пускала тебя на порог? Что это вообще такое?! Спать в машине, словно…

— Мам, — прерываю бурный речевой поток и выбираюсь из тачки, хлопаю дверью, — не продолжай. Я понял. — Обнимаю ее и кривлюсь от тягучей боли в ноге. — Вырубило резко. Приключения такие были. — Улыбаюсь во все свои красивые белые зубы, а мама отстраняется и изучает мое лицо, на котором привычное выражение.

После выпитого обезболивающего остался в машине и не спешил подниматься в квартиру к матери. Телефон разрывался от звонков, и я не смотрел, кто пытался до меня достучаться. И разговора с мамой просто не выдержал бы.

— Никита, это не смешно, — серьезно говорит, пока я поднимаю голову к небу, щурясь от ярких утренних лучей солнца, — ты так и не рассказал, что произошло.

— Все нормально, мам.

— Не правда, — усердно крутит головой, а я продолжаю улыбаться, — перестань так делать, — удивленно вскидываю брови, — Ни-ки-та-а-а, вот что с тобой делать, а?

Притягивает меня к себе и крепко сжимает в объятиях. Отвечаю тем же, откидывая прочь идиотские мысли. Сглатываю вязкую слюну, только картинки той ночи стереть не получается.

— Любить и баловать.

Смеется, услышав мои слова, и отстраняется.

— Тебе нужно позавтракать, пойдем.

Стою на месте, взъерошивая волосы пятерней. У меня были другие планы.

— Мне нужно в больницу, мам.

— Повязку я тебе сменю.

— Не для этого.

Перестаю улыбаться, а мама кивает, но тут же снова становится упертой родительницей.

— Позавтракаешь, приведешь себя в порядок, а потом навестишь мальчишку. Если не пойдешь, то я тебя за шкирку потащу.

— Как ты себе это представляешь?

— Вот так.

Подходит и хватает за ворот футболки. Тащит к подъезду, пока я смеюсь.

— Хорошо. Лады. Ты — мать года.

— Шалопай, иди уже.

Под звонкий смех матери иду знакомым маршрутом, выполняю все ее требования и спешу в больницу. Знаю, что с Лемишевым все в порядке. Врач доходчиво объяснил, что малому требуется отдых и чуток медикаментозного лечения, а так живее всех живых. Легкий сотряс.

Жаль, что эти слова не помогают вытравить из памяти его бледное лицо и кровь на моих ладонях.

В палату вхожу без стука и нарываюсь на беспокойный взгляд исподлобья. Молчит. Я тоже. Что тут говорить? Даже фруктов ему не принес. Идиот. Разворачиваюсь и ухожу. Выгляжу наверняка, словно Ванька-дурачок из той самой сказки.

В торговом центре неподалеку толкучка возле кассы, но я жду и думаю, что ему сказать. Просто кинуть пакет с фруктами и заодно угрозу, чтобы к черту больше так не лихачил!

На взводе возвращаюсь в палату, где медсестра обхаживает мальчишку. Жду, пока она уйдет, и ставлю пакет на тумбочку, отмечая, что трофей мальца исчез. Вручил все-таки Василисе Прекрасной.

Молчим. Буравлю его взглядом, пытаясь подобрать слова, но они теряются, будто Катрина смела. Черт!

— Быть героем точно не твое, — сухо бросаю ему, — больше так не делай, особенно если друзья подводят.

Не отвечает. Лишь губы поджимает. Взгляд в сторону отводит. Самого тот факт, что его дружок смылся с берега и ничего никому не сказал, неприятно скребет внутри.

— Выздоравливай.

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но Славик прочищает горло и выдает:

— Спасибо, — поворачиваюсь, а на его щеках появляются яркие пятна, — но ты все равно козел.

Киваю с серьезным видом. Смотрим друг на друга и разом давим улыбку. Ухожу со спокойным сердцем. Пусть козел, зато ты живой.

Глава 46

Васька

Я сижу в комнате и смотрю на кроссовки, стоящие на полке для обуви. До сих пор не могу поверить, что у меня состоялся такой разговор. Слава пришел в себя ровно в тот момент, когда я подошла ближе. Он краснел и бледнел, пока признавался в том, что я ему нравлюсь. Сказано это было скромно и скомкано. Мне стало до жути неловко, и я, пожелав мальчику скорейшего выздоровления, покинула его палату со странным биением сердца. Как говорить с ребенком о его чувствах, не представляла, потому что мне никто не говорил «ты мне нравишься» или тем более «я тебя люблю». Были ситуации, когда я ловила на себе заинтересованные взгляды, слышала подколы, но с признаниями не сталкивалась.