Онмёдзи

— О, боже! Это моя! Ох, это же мой! Моя! О! О-о-о, что же это! Нашелся человек, понявший смысл! Надо же, нашелся?

Как это было отвратительно! С алых губ женщины рвались два голоса, мужской и женский, смешиваясь и перебивая друг друга.

Женщина, сжимая листок бумаги в руке, застонала, закружилась как сумасшедшая в цветочной вьюге и — внезапно — пропала. На том месте, где стояли женщина и Сэймей, остался он один. И только сильные порывы ветра наметали в дом сугробы из лепестков сакуры.

4

— Короче говоря, Хиромаса, — попивая саке, Сэймей, понуждаемый Хиромасой, пустился в объяснения, — хурма, «каки», указывает на поэта Какиномото-но Хитомаро. Пасания указывает на Ямабэ-но Акахито.

— Что!?

— А что, ведь любой знает легенду о том, что у ворот усадьбы господина Хитомаро росла хурма, поэтому он и взял себе фамилию «Какиномото», то есть — «у корней хурмы». А легенда о том, что у могилы поэта Ямабэ-но Акахито выросла пасания тем более знаменита. Так что, когда я понял, что две этих ветки — слова, указывающие одно на Какиномото-но Хитомаро, а другое — на Ямабэ-но Акахито, я наконец-то почувствовал, что эти ветки имеют отношение к стихам.

— А желуди?

— Желуди? Здесь игра слов. Пасания по другому называется «сии», если расшифровать, то «си» созвучно слову «си», четыре, а «и» — созвучно слову «положение, ранг», добавляем «ми» — «плод», что созвучно слову «я», и получаем фразу: «Я — четвертого ранга».

— Удивительно…

— Ну, если это все понять, то тогда само собой начинаешь думать, что и померанец имеет отношение к стихам. А если вспоминать стихотворения про померанцы, то первое, что приходит в голову, это:

Когда я вдыхаю аромат померанцев,
ожидающих мая, —
чудится прежней подруги
рукавов этот запах…

Сэймей звучно продекламировал строчки.

— Вот, и я позволил себе процитировать эти строки в последней части того стихотворения, которое сочинил сам. Хотя, скорее всего, можно было использовать любое стихотворение про померанцы.

— Ничего себе…

— И господин Какиномото-но Хитомаро, и господин Ямабэ-но Акахито оба были поэтами, поэтому я использовал в своем стихотворении слово «поэт».

— Ну, а каков же смысл твоего стихотворения?

— Как бы сказать… — прошептал Сэймей, и начал рассказывать.

— Слово «поэт» обычно обозначает одного человека, но иногда его можно применить для обозначения всех поэтов в целом, так что получается следующий смысл: «Я — один поэт, но обладающий характером двух человек». То есть, в начале песни женщина сообщает сведения о себе. А затем идет рассказ о своем социальном статусе: «Я был четвертого ранга». Скорее всего, здесь речь идет о ранге мужчины. Ну, а затем, снова женщина, с помощью аромата померанцев рассказывает то, что у нее на сердце. Она говорит: «Скучаю по прошлому».

— Что же это, Сэймей! Ты, просто глядя на все те ветки да желуди, понял и разобрал такие сложные вещи? — голос у Хиромасы был даже не горестный, а скорее это был голос абсолютно отчаявшегося человека.

— Но и первое, и второе, все, понимаешь, Хиромаса, все это благодаря тому, что ты назвал мне очень важное, ключевое слово — стихи. Если бы не ты, я бы, наверное, никогда не разобрался, что значат эти ветки и плоды.

— Слушай, Сэймей, а ты всегда, когда что-нибудь видишь, такие запутанные вещи думаешь?

— Вовсе не запутанные.

— И не устаешь?

— Устаю, конечно. — рассмеявшись, кивнул Сэймей. — Хиромаса, а пойдем завтра!

— Пойдем? Куда?

— В Итиварано, в дом этой женщины.

— Зачем?

— Пойдем, и как следует порасспросим эту женщину.

— О чем?

— Ну, как же! Обо всем! О том, зачем она каждый день приносила ветки и плоды в этот храм? О том, как ее зовут. О том, почему два духа вот так живут в одном существе.

— О!

— Ведь об этом обо всем я до сих пор ничего не знаю!

— Уф, ну, теперь я спокоен! Бывают, значит, вещи, которых ты не знаешь!

Сэймей обратился к монаху Нёсую:

— Вы покажете нам завтра дорогу?

5

— Вот там! — Несуй остановился и показал пальцем вперед. Из уст подошедшего к нему Хиромасы вырвался невольный возглас. Впереди стояло два прекрасных, огромных дерева — огромные сакуры. Оба дерева были в полном цвету. Казалось, что ветви сгибаются под тяжестью розовой массы распустившихся цветов. Ветра не было, но розовые лепестки без конца осыпались с ветвей. В прозрачном воздухе только одно место под самыми деревьями было словно бы заледеневшим от напряжения. Маленькая хижина между двух стволов.

Когда трое мужчин стали медленно приближаться к этому месту, им навстречу из хижины вышла одинокая старуха. Подол ее прекрасного парчового каракоромо волочился за ней по земле.

Мужчины остановились. Старуха тоже. Сэймей прошел на два шага вперед и встал прямо перед ней. Словно бы принимая визитера, старуха уселась прямо на земле в церемонную позу. Она была даже накрашена: щеки выбелены, а на губы нанесен кармин.

И вот, под сакурой, друг на против друга, оказались двое: старуха и Сэймей.

— Это Вы изволите быть досточтимый Абэ-но Сэймей? — тихим голосом спросила старуха.

— А тебя, как тебя зовут?