Онмёдзи

Хиромаса молчал.

— Ну, а сердце в это время все равно работает. Поэтому мне было необходимо, чтобы волосы схватились и за твою руку. Ведь в этом случае волосы стали чувствовать биение твоего сердца. И им стало сложно различить, стучит ли сердце у госпожи Такако.

— Но ведь именно ты сказал, что она умерла, Сэймей.

— Если бы я так не сказал, волосы бы не отпустили госпожу Такако. И еще, волосы я смог обмануть именно потому, что ты поверил моим словам. Так что все благодаря тебе, Хиромаса.

— Знаешь, что-то я не могу порадоваться твоим словам…

— Это был критический момент, между жизнью и смертью. Если бы я там стал готовить заклинание, или табличку с заклинанием, а потом это все произносить, то госпожа Такако умерла бы на самом деле. Если бы я попытался сжечь те волосы огнем, то огонь перекинулся бы на волосы самой госпожи Такако…

— Ох…

— Все благодаря тебе, Хиромаса.

— Ну…

— Ты всех спас.

— Не может быть, Сэймей! Ты же не собирался все это устраивать с самого начала, когда мы собирались идти в усадьбу госпожи Такако, и ты говорил, что я тебе понадоблюсь?

— Не может этого быть. Я тогда обо всем этом даже не думал. Я ведь и про волосы ничего не знал.

— Ну, это точно. Но… — Что-то все же не давало покоя Хиромасе. Он недовольно поджал губы. — Это все понятно, Сэймей. Но вот скажи, ты сейчас куда направляешься?

— Не знаю.

— Не знаешь?

— Ага.

— Почему?

— А ты у него спроси! — И Сэймей протянул в сторону Хиромасы правую руку.

— Что?

— А, тебе не видно? Вот же! — И Сэймей подсунул правую руку еще ближе Хиромасе. Сложенными вместе указательным и большим пальцами Сэймей словно бы что-то держал, подняв кончики пальцев щепоткой вверх. Хиромаса поднял шторку, впустив внутрь повозки свет луны. Сэймей поднес сжатые пальцы в поток лунного света. Между его указательным и большим пальцами было зажато…

— Что это?! — Вскричал Хиромаса.

Это был один тонкий черный волосок. И кончик этого волоса указывал именно в ту сторону, куда двигалась повозка. Словно бы где-то там впереди существовала какая-то магнетическая сила, которая тянула к себе этот волосок.

— Я, перед тем, как волосы сжигать, отделил один. Этот волос должен нас привести…

— Куда?

— К хозяину волос. К тому, кто заклял волосы на убийство госпожи Такако, — сказал Сэймей.

7

Когда полная луна склонилась далеко на запад, повозка остановилась. Слышался шум реки на отмели. Сэймей и Хиромаса вышли из повозки. Они были в восточной части Столицы, на краю моста через реку Камогава.

На небе луна уже почти коснулась края гор на западе. А у моста, если приглядеться, виднелась тень человека, вобравшая в себя синий лунный свет.

Сэймей медленными шагами приблизился к этой тени. Женщина, женщина в накидке кацуги, из под которой виден только рот.

— Госпожа Такако мертва. Твои волосы задушили ее, — тихим голосом сказал Сэймей. И тут красные губы, единственное, что можно было разглядеть под накидкой, растянулись вправо и влево, показав белые зубы.

— Какая радость! — смеющимися губами произнесла женщина.

— Не могли бы Вы оказать нам любезность и рассказать, почему так произошло? — на вопрос Сэймея женщина начала медленно рассказывать.

— Это было четыре года назад. В ту пору господин мой Фудзивара-но Ясунори был правителем Тотоми-но Куни, а я в том краю была его женщиной. И вот, четыре года назад господин мой Ясунори уехали назад, в Столицу. — Голова ее была опущена, и говорила она спокойно. — Он крепко-накрепко обещался мне, что по приезде в Столицу, непременно вызовет меня к себе, но вот он уехал, год прошел, два прошло, три прошло, а он меня так и не позвал. Долго ли, коротко ли, вот и четыре года прошло, и с ветром прилетела мне весть, что у него появилась новая женщина, что к ней лежит его дорога… — Чем дальше говорила женщина, тем громче стучали ее зубы, клацали, то ли от гнева, а может быть, от горя.

— Проклятый Ясунори! — раз, и изо рта женщины проросли клыки и снова спрятались за губами. — Я должна была проверить искренность намерений господина моего Ясунори, и вот этою весною я одна-одинешенька ушла из своего дома в Столицу. Но по дороге настигла меня болезнь, истратила я все свои бедные сбережения в пути и с постоялого двора отправила господину моему письмо. Было это десять дней назад…

Ясунори явился. Почему-то он пришел совершенно один, без слуг. Увидел женщину, воскликнул: «Ах, любимая!», руки жал и слезы проливал крупные и частые. Когда женщина услышала от возлюбленного: «Идем же вместе в Столицу», вроде и болезнь ее излечилась, и она кое-как смогла встать на ноги, и когда они дошли наконец-то до реки Камогава, уже была ночь.

«Поскорее бы в Столицу!» — и вот, когда даже ночью гонимая этими только мыслями женщина первой начала переходить через мост, Ясунори вдруг ударил ее мечом в спину. И только получив удар, женщина вдруг осознала истинные намерения Ясунори: убить ее, помеху, здесь, в безлюдном на его счастье месте, а труп сбросить в реку Камогава и убежать… Вот почему он был один. И то, что к реке они пришли ночью, тоже было задумано с самого начала.