ОНО

Он недоверчиво усмехнулся и преодолел одну за одной две ступени. Помедлил, прислушиваясь. А воображение уже было захвачено символикой карнавала, более того, Стэн различал запахи — кукурузы, хлопьев, пирожков… перца, сосисок, дыма от сигарет и опилок. Острый аромат уксуса и приправы к горячим сосискам.

Удивительно, невероятно и… неотразимо. Ступив на следующую ступеньку, Стэн услышал крадущуюся поступь сверху — навстречу. Он поднял голову. Музыка стала громче, будто маскируя шаги спускавшегося. Стэн признал мелодию: «Гонки в Кемптауне».

Да-да, шаги, но не крадучись, а… хлюпая? Точно, будто в галошах, набравших воды.

Прямо над Стэном на стене появились тени.

Ужас комком застрял в горле мальчика — как противное на вкус лекарство, обжигающее гортань.

Он видел тени всего миг — и они исчезли. Стэнли успел заметить, что их было две, приземистых и неестественных. Затем свет стал слабеть, и когда Стэн обернулся, тяжелая дверь башни с грохотом захлопнулась.

Стэнли побежал вниз, перепугавшись от того, что ступенек оказалось не меньше дюжины (он ясно помнил, что преодолел две-три, не больше). Было слишком темно, чтобы рассмотреть что-то. Он мог лишь слышать: собственное дыхание, мелодию, доносившуюся сверху…

(откуда она доносится? Кто играет?)

…и хлюпавшие шаги. Приближавшиеся к мальчику. И становившиеся слышней. Он толкнул дверь кулаками — достаточно сильно, чтобы почувствовать, как боль пронзила костяшки пальцев. Как легко ходила дверь раньше, когда он проверял, а теперь… она вовсе не открывалась.

Да нет… не может быть. Все же она слегка приоткрылась — ровно настолько, чтобы Стэн увидел узкую полосу серого сумрака снаружи. И снова закрылась. Будто снаружи кто-то подпирал ее, мешая мальчику выйти.

Задыхаясь от ужаса, он толкнулся в дверь всем своим весом и отскочил от металлической обшивки. Дверь не подалась ни на дюйм.

Он развернулся, толкая дверь спиной. Никакого эффекта. По лицу побежали струйки пота. Музыка стала еще громче, вибрируя и отражаясь от внешних стен и от стального цилиндра. Мелодия изменилась: теперь в ней не было ничего праздничного. Она превратилась в похоронную. У Стэна возник образ осеннего ветреного и дождливого полудня; ветер гонит листья по дороге, играя тентами киосков и флажками, срывая их, кружа и унося с собой. Пустые аллеи парка; ветер безжалостно срывает последние покровы с деревьев, ломая ветки… Внезапно мальчику пришло в голову, что рядом с ним — смерть, и она не даст ему сбежать.

Послышался шум воды, сбегавшей по лестнице. Запахи жареной кукурузы и пирожков исчезли, им на смену пришел смрад разлагавшихся трупов…

— Кто здесь? — вскрикнул он высоким дрогнувшим голосом.

Ответом ему был глухой чмокающий голос — будто через толщу грязи или воды.

— Мертвецы, Стэнли. Трупы. Мы утонули. Теперь мы плаваем здесь… и ты тоже поплывешь, Стэн…

Вода подступала к ногам. Он в страхе прижался к двери. Призраки приблизились: на Стэна дохнуло вонью разложения. Что-то ударило его по ноге; мальчик безотчетно толкнулся в дверь дважды в бесплодных попытках выбраться наружу.

— Мы мертвые, но иногда играем здесь, Стэнли. Иногда…

Он обнаружил, что упал определитель, и механически нагнулся подобрать книжку. Она выскользнула из кармана плаща… Один из тех был рядом. Стэн слышал его шарканье по каменному полу к двери. Сделай призрак еще шаг, и его холодная кожа коснется Стэна.

Стэн рванулся еще раз изо всех сил, бессознательно отгораживаясь книжкой от трупа. Его осенило, что так надо.

— Малиновки! — выкрикнул мальчик в темноту, и призрак вдруг остановился в трех-пяти шагах. Стэн почему-то был убежден, что это озадачило мертвеца; а для скорчившегося у двери и насмерть перепуганного мальчика это оказалось неожиданным подарком.

Теперь он разогнулся и встал прямо, держа перед собой книжку. Когда это произошло, он не успел сообразить. Облизнув губы, Стэн принялся безостановочно выкрикивать в темноту:

— Малиновки! Серые цапли! Дятлы! Клесты! Гаички! Крапивники! Пели…

Дверь со скрипом открылась, и мальчик сделал гигантский прыжок — назад, в дождливый вечер. От неожиданности он упал в траву, по-прежнему сжимая в руке определитель. Позже — ночью — его не покидало ощущение, что пальцы проникают внутрь книги сквозь обложку, будто это не картон, а что-то мягкое и податливое.

Стэн, не пытаясь встать, отодвигался на корточках по мокрой траве от этого кошмара за дверью, которую продолжал держать в поле зрения. И сквозь дымку из полуоткрытой двери выскользнули две тени, две пары ног в темных полуразложившихся джинсах. Вода стекала по обшлагам на развалившиеся ботинки без подошв.

Вдоль туловища мертвецов безжизненно висели неестественно длинные, восково-белые руки.

С мокрым от смеси дождя, пота и слез лицом Стэн, подняв перед собой определитель как молитвенник, продолжал монотонно шептать севшим голосом:

— Ястребы… длинноклювые… колибри… альбатросы… киви…

Одна из кистей утопленника повернулась, обнаружив изъеденную водной эрозией ладонь, начисто лишенную линий.