ОНО

Когда начали приходить белые, мы потеряли осторожность. Они приносили с собой свою выпивку. По сравнению с тем, что было в их распоряжении, не только наша, но и выпивка в городских барах казалась не ядреней содовой. Такое было только у избранных: «Чивас», «Гленфиддик». Шампанское, какое подают лишь в ресторанах 1-го класса. «Чамперс» — так они его называли (для нас это было кличкой бестолковых мулов, когда их возвращаешь в загон). Надо было как-то пресечь это, но мы не знали как. Ведь это были горожане! И не просто, а — белые!

Но, как я уже говорил, мы были молоды и очень гордились сделанным собственными руками. И явно недооценили опасность. Мы понимали, что Мюллер и его компания в курсе всего происходящего, но не думаю, чтобы кто-нибудь из нас реально сознавал, насколько это их разъярит. Что это доведет их до безумия… Они жили в старинных викторианских домах Уэст-Бродвея в четверти мили от нас; до их слуха доносились «Блюз тети Хагар» и «Картошка». Это уже было плохо. А еще хуже было сознание, что молодежь в клубе танцует под музыку негров. Ведь там были не только лесорубы со своими «подругами». К этому-то в городе привыкли. Но в наш клуб валом повалила молодежь, обрадовавшись возможности выпить и потанцевать под музыку безымянного джаза, пока в один прекрасный день эту лавочку не прикроют. Съезжались не только из Дерри, но и из больших и малых окрестных городишек — Бангора, Ньюпорта, Хейвена, Кливз-Милз и Олд-Тауна. Приезжали студенты Мэнского университета в Ороно со своими подружками из женского клуба, а когда наш джаз освоил «регтайм», они чуть не разнесли от восторга клуб в щепки… Конечно, официально клуб считался солдатским, и гражданские туда допускались только по приглашениям, но фактически с семи до часу его двери были открыты для всех желающих. Вплоть до середины октября на танцевальном пятачке толклись 5-6 пар, постоянно касаясь друг друга. Специального танцзала не было, но… я не слышал, чтобы кто-нибудь из гостей сетовал на это. Ближе к ночи клуб походил на пустой грузовик, вихляющий и раскачивающийся на большой скорости.

Он замолчал, потянувшись за очередным глотком воды. Глаза его заблестели, когда он продолжил рассказ.

— Ну так вот, Фуллер рано или поздно закрыл бы нас. Сделай он это раньше — не было бы стольких жертв. Всего-то и нужно было конфисковать выпивку, что белые приносили с собой. При его желании этого хватило бы. Для некоторых из нас это означало бы военно-полевой суд и каторжную тюрьму в Рае, для остальных — перевод в другую часть. Но Фуллер медлил. Я думаю, он боялся того же, что и мы: что это разъярит горожан. Мюллер к нему больше не заходил, а майора не прельщала перспектива тащиться за советом в город. Несмотря на кажущуюся твердость характера, майор был крайне нерешителен.

В результате его колебаний в ночном пожаре погибли те, кто мог бы жить. Проблему с клубом за майора решил «Белый Легион». Они пришли в своих белых одеяниях в начале ноября с намерением изжарить нас живьем…

Он замолчал, но не потянулся за стаканом, а тупо уставился в какую-то точку в дальнем конце палаты, пока не звенькнул колокольчик и мимо раскрытой двери не прошла нянечка, шаркая подошвами по линолеуму. Откуда-то из коридора доносились голоса: радио, телевизор. Стоял август, но с улицы тянуло холодом.

— …Часть их просочилась сквозь лесополосу между базой и Уэст-Бродвеем, — наконец произнес отец. — Один из тех старинных викторианских домов служил им базой. Там они переоделись в свою белую униформу и запаслись факелами. Остальные прибыли прямо на базу по Риджлайн-род. Тогда это был единственный подъездной путь. Я слышал — не помню от кого, — что они подкатили в новеньком, только с конвейера, «паккарде», уже облаченные в белое и со своими неизменными символами — факелами. Проехали через КПП на пересечении Риджлайн-род с Уитчем-стрит, и часовой беспрепятственно их пропустил.

Был самый разгар субботнего вечера. В клубе развлекались две, а то и три сотни людей. И тут несколько человек вылезли из «паккарда» цвета бутылочного стекла, а остальные появились со стороны Уэст-Бродвея. Всего человек восемь. Они были немолоды, эти люди, и временами я ловлю себя на мысли о том, сколько их слегло на следующий день с ангиной или язвой, этих грязных убийц, трусливых ублюдков…

«Паккард» остановился на холме и дважды мигнул фарами. Из него вышли четверо и присоединились к остальным. У некоторых были с собой двухгаллонные канистры — те, что можно купить на любой заправке. У всех были факелы. Один оставался за рулем. Наверняка, это был «паккард» Мюллера. У него как раз была такая модель, и именно бутылочного цвета.

Они подошли к клубу с тыла и облили факелы бензином. Может, они имели в виду просто попугать нас. Я слышал — такое бывало. Но бывало и по-другому. И то, и другое могло произойти с равной вероятностью, но в худшее верить не хотелось.