ОНО

Мира все еще стояла в дверном проеме, когда такси вышло на улицу и устремилось к городу, — большая темная тень женщины на фоне их светлого дома. Он помахал ей и подумал, что она теперь ответно машет.

— Куда собрался на ночь глядя, приятель? — подмигнул ему шофер.

— К Пенн-Стейшен, — потянулся за аспиратором Эдди. Куда бы он ни направлялся, астма обнаруживала свое присутствие атакой на бронхи. Он чувствовал себя… неплохо чувствовал, правда, хуже, чем четыре часа назад, когда его напугал парень, уронивший посреди дороги папку и взглянувший в его сторону с легким предчувствием опасности.

«Я здесь, Эдди! — довольно вещала астма. — Я вернулась, и черт меня побери, если я не могу убить тебя! Почему нет? Я ведь иногда делаю это — ты знаешь! И что я так долго вожусь с тобой!»

Грудь Эдди напряженно вздымалась. Он нащупал аспиратор, вынул его, вставил в рот и нажал на клапан. Вот он уже в «Амтрэке», с трепетом ожидает действия препарата и углубляется в мечту, которая его притягивает. Мечту? Ах Боже, если б так. Память — кусок прошлого — обладает такой притягательной силой. Тут и зеленое свечение аппарата из обувной лавки, и отвратительный прокаженный, преследующий зовущего на помощь мальчика по имени Эдди Каспбрак…

(он неплохо бегает, говорил инструктор Блэк его матери и он очень быстро убегал от этой заразы, преследовавшей его по пятам)

…в этом сне, где ему было одиннадцать лет, и он почуял запах смерти, и кто-то зажег спичку, а он взглянул вниз и увидел разлагающееся лицо парнишки по имени Патрик Хокстеттер, исчезнувшего в июле 1958, и черви, ползущие из щек и ушей Патрика, и этот отравленный, мерзкий смрад изнутри тела; а поодаль лежали две книжки из школьной библиотеки: «Атлас автомобильных дорог» и «Наша Америка» — обе в плачевном состоянии, полностью размокшие, разбухшие и покрытые плесенью. Эдди открыл рот, чтобы закричать, но шершавые пальцы покойника сомкнулись на его щеке, вцепились в рот и… он проснулся — не в канализации Дерри, а на сиденье «Амтрэк», в голове поезда, пересекающего при свете большой белой луны Род-Айленд.

Пассажир напротив, видимо, уже некоторое время боролся с искушением и наконец спросил:

— У вас все в порядке, сэр?

— О да, — вздохнул Эдди. — Мне просто приснился дурной сон. Это все астма.

Пассажир кивнул и закрылся газетой: мать называла ее «Джу-Йорк Таймс»[12].

Эдди выглянул в окно. Спящий ландшафт освещался лишь яркой луной. Изредка мелькали дома, реже группами, но лишь в единицах были огни — карикатурно-маленькие и слабые в сравнении с луной.

«Ему казалось, что он говорит с луной, — вспомнилось вдруг. — Генри Бауэрс. Боже, он же был лунатиком». Он размышлял, где теперь Генри Бауэрс? В тюрьме? Мертв? Или дрейфует где-нибудь по центру страны как неизлечимый вирус, занимаясь рэкетом с часу до четырех ночи — во время самого глубокого сна — или убивая запоздалых прохожих с единственной целью переложить их деньги в свой кошелек?

Возможно, все возможно… А может, он в сумасшедшем доме? Глядит на луну в ожидании полнолуния? Беседует с ней, слушает ее и слышит — что хочет услышать? Эдди заключил, что последнее наиболее вероятно.

«Ну вот я и вспомнил детство, — вздрогнув, подумал Эдди. — И школьные каникулы в том бестолковом и унылом 1958. — Эдди ощутил, что теперь может восстановить в памяти едва ли не любой эпизод того лета, но отнюдь не был уверен, что ему этого хочется. — О Господи, если б возможно было никогда к этому не возвращаться!»

Он прислонился лбом к грязному оконному стеклу с забытым в руке аспиратором, наблюдая ночь, сквозь которую шел поезд…

«…на север, — думал Эдди. — Нет, не на север. И не поезд. Это машина времени, и везет она не на север, а в прошлое. В давно прошедшее…»

Ему показалось, что он слышит бормотанье луны. Сжав аспиратор так, что пальцы побелели, Эдди прикрыл глаза, почувствовав, как внезапно закружилась голова…

5 Беверли Роган получает взбучку