Если еще что-нибудь произойдет — что-нибудь вообще — я буду звонить. Я должен буду. Сейчас у меня только предположения, мой разбитый отдых, мои воспоминания — мои проклятые воспоминания. О, и еще одно — у меня есть записная книжка, не так ли? Стэна, в которую я вою. И вот я сижу здесь, рука моя так дрожит, что я едва могу писать; вот я в темных стеллажах, наблюдая за тенями, отброшенными тусклыми желтыми шарами…
Здесь сижу я рядом с телефоном.
Я кладу на него руку… подвигаю его к себе… касаюсь прорезей в диске, я могу соединиться со всеми ими, моими старыми друзьями.
Мы глубоко зашли вместе.
Мы вместе зашли во тьму. Выбрались бы мы из тьмы, если бы пошли туда во второй раз?
Не думаю.
Господи, сделай так, чтобы я не должен был звонить им.
Пожалуйста, Господи.
<p>ЧАСТЬ II. ИЮНЬ</p>Моя поверхность — это я сам.
Свидетельствую — под нею хоронят юность.
Корни?
Все имеют корни.
Уильям Карлос Уильямc, «Патерсон»Иногда я думаю, что я буду делать,
голубизна лета — неизлечима.
Эдди Кокран<p>Глава 4. БЕН ХЭНСКОМ ПАДАЕТ</p>1Около 11.45 одна из стюардесс, обслуживающих первый класс рейса 41 Омаха — Чикаго объединенной авиакомпании, испытываем адский шок. Несколько мгновений она думает, что человек в кресле 1-А мертв.
Когда он еще садился в Омахе, она подумала: «О, черт, здесь не обойдется без неприятностей. Он в стельку пьян». Зловоние виски, разливавшееся вокруг его головы, сразу напомнило ей облако пыли, которым окружен грязный маленький мальчик по имени Пиг Пен в сборнике картинок «Пинат». Она приготовила первый десерт — радость для пьяниц — и была уверена, что он закажет выпивку, и не один раз. И тогда уж она решит станет ли обслуживать его. К тому же в тот вечер по всему маршруту были грозовые штормы, и она не сомневалась, что в какой-то момент этот парень в джинсах будет сильно блевать.
Но когда пришло время десерта, этот высокий человек не заказал ничего, кроме одной порции виски с содовой, — лучшего и нельзя было предполагать. Лампочка его не загорелась, и стюардесса скоро забыла о нем, ведь в рейсе дел по горло. В сущности, о такого рода рейсе хочется забыть сразу же после его окончания: будь у вас время, не миновать бы вопросов о возможностях вашего собственного выживания.
41-й лавирует между уродливыми карманищами грома и молнии, как хороший лыжник, спускающийся вниз. Воздух очень тяжелый. Пассажиры издают возгласы и через силу шутят по поводу молнии, которая вспыхивает в плотных облаках вокруг самолета. «Мама, это Бог фотографирует ангелов?» — спрашивает маленький мальчик, и его зеленая от страха мама невольно смеется. Первый десерт оказывается единственным той ночью для 41-го. Стюардессы все время стоят в проходах, отвечая на вызовы.