Глупо было засыпать в ванной. Ноги сводило судорогой, позвоночник болел, а попытка разогнуться отозвалась такой стреляющей болью во всём теле, что Беверли ахнула, окончательно просыпаясь. Её удивило то, что она не замёрзла - ванна была старой, чугунной и стёршаяся эмаль никак не могла хранить тепло её маленького тела.
Девочка почувствовала влагу в волосах и на правой половине тела, запах чего - то очень знакомого и повернула голову.
Пеннивайз выпустил её из объятий, потянулся, как кот, выпуская когти, и улыбнулся девочке своей кошмарной зубастой улыбкой, которая в данном случае явно была призвана обозначать дружелюбие.
- Здраавствуй.)
Беверли завизжала. И, прежде чем она сама поняла, что делает, девочка инстинктивно подобрала ноги, пнула Оно прямо в жуткую морду и стала шарить рукой по дну ванны, надеясь найти брошенное вчера у сливного стока лезвие.
Атака человеческой самки не стала для Пеннивайза неожиданностью. Самка была для него Охотником в большей степени, чем все Неудачники, вместе взятые, а юное Оно прекрасно знало, как опасно будить спящего Охотника.
Он отскочил от самки быстрее, чем её ноги врезались в его морду и застыл у дверей ванной комнаты, надеясь, что девочка не станет швырять в него острыми предметами, и что у неё не спрятано где - нибудь оружие - вроде того, что она вонзила ему в глаз во время их последней битвы.
Беверли выронила из окровавленных пальцев лезвие, одёрнула вниз короткий подол ночной сорочки и покраснела, сообразив, что произошло. Она всю ночь проспала в объятиях Оно, которое сама же и пригласила - прижимаясь к этому чудовищу из канализации и по - детски радуясь сладковатому запаху попкорна, сладкой ваты и леденцов, исходящему от него.
Сны ей от этого снились лёгкие, воздушные и по - детски счастливые: что - то про цветы, смеющуюся мать и голубое летнее небо.
- Здравствуй. - Беверли взяла себя в руки и постаралась вспомнить всё, что говорили ей Билл и Джорджи.
Особенно Джорджи.
Это всего лишь детёныш, успокаивала себя девочка. Маленький детёныш Оно, который боится меня не меньше, чем я его.
- Пожалуйста, оставь меня одну. Мне нужно привести себя в порядок, а потом мы…поиграем, если ты захочешь.
Пеннивайз радостно улыбнулся ей, сверкнув голубыми глазищами, и исчез.
Беверли почему - то и в голову не пришло, что Оно будет подглядывать за ней или сделает ещё какую - нибудь пакость.
И от того, что ей не нужно было и сегодня решать, как спасти Клуб, не нужно было думать о своей судьбе и принимать важные жизненные решения, на губах Беверли снова появилась её прежняя улыбка.
Когда девочка привела себя в порядок и вышла к нему, одетая в цветастые тряпочки и пахнущая мылом и тревогой, Пеннивайзу стало интересно, могут ли её руки быть такими же нежными, как у Одры и той Самки, которой Одра стала.
Беверли знала, что никто из Неудачников не поверит ей - но остаток дня она и Пеннивайз действительно играли.
Улыбаясь в ответ на острозубый оскал, так старающийся скопировать человеческую улыбку, девочка отчаянно старалась видеть детёныша, старалась уменьшить двухметровую Тварь хотя бы в своём воображении, и…ей это удалось.
Никаких взглядов на её грудь, никаких попыток притереться к ней, прижаться, хотя бы случайно. Пеннивайз обращал больше внимания на кораблики, которые они запускали в Кендаскиг, чем на неё.
Беверли возвращалась в детство, где не было грязи, похотливых рук отца и травли в школе.
Конечно, ей нравились заинтересованные взгляды мальчиков, нравилась любовь к ней Неудачников, но Пеннивайз смог дать ей чувство, о котором она давно забыла. Чувство того, что она всё ещё ребёнок.
Она так устала, что еле смогла добраться до дома вечером. День, проведённый на Пустоши с Оно обессилел девочку так, что она едва смогла дойти до дивана в гостиной и рухнуть на него, мгновенно уснув.
Отец не пришёл.
Сны ей в эту ночь снились цветные и яркие. Никаких кошмаров.
Прежняя Беверли возвращалась - и слабая надежда на то, что Клуб Неудачников ещё можно спасти, вспыхнула в ней с новой силой.
Пеннивайзу было нехорошо от того, что он выпил из Беверли.
Вина, отвращение к себе, любовь к Биллу, страх за Неудачников, желание близости со своим создателем - самцом, отчаяние, зов смерти, надежда - всё это, конечно, было вкусным по отдельности, но такая смесь противоречивых чувств и желаний была для Оно приторной и болезненной.
Но руки девочки были нежными, она даже и не думала кидаться в него острыми предметами и играла так, что Пеннивайз принял очень странное для Оно решение.
Беверли, конечно, была Едой - но она сияла так вкусно и ослепительно, что Пеннивайз решил играть в неё так, будто девочка была Оно. Неудачной копией, неправильно спетым детёнышем, вроде него самого.
Когда Беверли сказала, что идёт домой, у Пеннивайза даже мысли не возникло проводить её. Вместо этого юное Оно долго стояло у входа в туннель и смотрело Беверли вслед. Издалека её огненные кудряшки и белая кожа ещё сильнее делали девочку похожей на него самого, и Пеннивайз, направляясь в Логово, радовался своей выдумке.
***