Оно: всё впереди (СИ)

— Да поехали, брат! Ну в самом деле. И мальца с собой возьми, — подал голос рыжий. Пеннивайз повернулся к Урису с обречённым видом.

— Курумбул сама дека, — сказал он на выдуманном языке.

— Дека... — вздохнул мальчик, и они залезли в машину.

Через полчаса они уже сидели в кабаке. На сцене пел какой-то мужик, слух у которого явно потерялся по дороге туда. Милая официантка лет двадцати пяти принесла на стол бутылку вина и, состроив кокетливую улыбку, подмигнула Пеннивайзу, который в своем человеческом теле явно показался ей привлекательным. Клоун не понял этого и только криво подмигнул в ответ, кося левым глазом. Служители общались между собой, и один из них даже вышел на сцену, где начал исполнять песню на еврейском языке, то бишь на иврите. Артур всячески пытался приобщить Пеннивайза к беседе и заставлял переводить всё Стену, который чуть ли не головой об стол бился, ненавидя себя за ложь, притворство и многое другое. Монстру же просто было скучно, и он лишь водил ложкой по пустой тарелке, мечтая уже вернуться в дом к миссис Харис и заснуть под очередной старый мюзикл.

— А знаешь, в чем Бог, брат? — спросил Артур, уже изрядно выпив.

— В молитвах? — лениво предположил клоун.

— Нет, — еврей приложил ладонь к груди Пеннивайза в месте, где, по идее, должно располагаться сердце. — Бог внутри нас. Бог это мы!

Такое высказывание озадачило клоуна, и он начал переваривать его в своей голове. Тем временем, служитель закончил петь песню и вернулся к остальным за стол.

— Теперь ты, брат. Что ты нам споёшь? — уже не трезвым голосом спросил он. Этот вопрос заставил Пеннивайза выйти из раздумий, а Уриса — из самобичевания.

— Я? Спою? Эм, нет, нет. Я петь не умею... — начал отнекиваться клоун.

— Да брось ты! Голос идёт из души! Как и все создания в этом мире, мы, подобно нашему творцу...

— Так, ладно, ладно. Я понял, иду, — согласился монстр, только бы не слушать очередную тираду о Боге. Стен схватил его за рукав и притянул к себе.

— Ты что творишь? — прошептал он как можно тише, чтобы никто за столом не услышал его английского. — Ты же не знаешь никакие песни. Они поют про Бога, а ты о нем ничего не знаешь.