ОНО

Как я уже говорил, мы были молоды и очень гордились своим клубом. И недооценили опасность. Мы, конечно, догадывались, что Мюллер и его компания знают о том, что происходит у нас в клубе, но вряд ли кто-либо представлял, что это вызовет у них такую ярость, доведет их до бешенства. Все они жили на Вест-Бродвее в роскошных старинных особняках викторианской эпохи, не далее четверти мили от нас; им было слышно, как негры наяривают «Блюз тетушки Хагар» и «Копаю я картошку». Но еще больше их бесило, что девчонки из города танцуют с неграми. Ведь в конце сентября к нам зачастили не только лесорубы и «феи» из баров. Было много молодежи, и не только из Дерри — приезжали из Бангора, Ньюпорта, Хейвена, из окрестных поселков. Ты бы видел, как отплясывали в «Черном пятне» студенты Мейнского университета со своими подружками, а когда мы научились играть «регтайм», они на радостях чуть было не разнесли клуб в тартарары. Конечно, формально клуб считался солдатским, но мы с семи вечера и до часа ночи держали двери открытыми для всех желающих. Толкотня была страшная. Танцзала как такового не было, так что из-за тесноты топтались на месте, пары задевали друг друга, но никто не жаловался.

Отец замолчал, отпил из стакана, затем продолжил рассказ. Глаза его заблестели.

— Конечно, рано или поздно Фуллер прикрыл бы нашу лавочку. Если бы нас разогнали раньше, не было бы стольких жертв. Пришли бы эти хмыри из муниципалитета и конфисковали бутылки. Кое-кому из нас, правда, не поздоровилось бы: угодил бы в каторжную тюрьму в Рае, в лучшем случае перевели бы в другую часть. Но Фуллер не торопился принимать меры. По-видимому, боялся того же, что и мы: если нас закроют, в городе некоторые поднимут крик. Мюллер больше к нему не наведывался, а майор, должно быть, побаивался сам ехать в муниципалитет на беседу с Мюллером. Он был трусоват, бесхребетный какой-то, хотя на словах бодрился, этакий орел.

К сожалению, закрыть нас не успели — так бы, по крайней мере, не было жертв. Нас спалили живьем — спалил «Белый легион». В начале ноября они пришли в своих белых балахонах.

Отец вновь замолчал, но не стал пить — только хмуро уставился в дальний угол палаты. Затем продолжил:

— Часть их проникла на базу через рощу со стороны Вест-Бродвея. Там в одном из домов они, по-видимому, собрались, переоделись в балахоны, взяли факелы. Другие подъехали на машинах по Риджлайн-роуд — иначе до базы не добраться. Прибыли на новеньком «паккарде», уже облаченные в свою униформу. Через КПП их пропустили.

Была суббота. Танцы в разгаре. В клубе собралось человек двести — триста. Эти типы приехали на бутылочного цвета «паккарде» — человек шесть — восемь. Да из рощи высыпала целая толпа. Большинство было уже в годах; иногда, вспоминая случившееся, я думаю: сколько же их, этих хмырей, на следующий день заболело ангиной, у скольких открылась язва. Они, поди, молодость-то свою забыли.

«Паккард» остановился на холме и дважды просигналил фарами. Из него вышли четверо и присоединились к толпе. У некоторых были двухгалонные канистры с бензином, и каждый держал факел. Один остался за рулем «паккарда». У Мюллера, между прочим, был «паккард». И, кстати, тоже зеленый.

Легионеры собрались позади клуба, зажгли факелы. Возможно, хотели только попугать. Мне все говорят о поджоге, но слышал я и такое мнение. Я все же думаю, что поджигать они не собирались — не хочется в это верить даже сейчас.

Вероятно, у кого-то из этих типов протек бензин на рукоять факела, когда он его зажигал. Он запаниковал и бросил горящий факел. Как бы то ни было, подошли они к нам с горящими факелами. Некоторые держали их высоко, иные даже размахивали ими, и с факелов слетала горящая пакля. Эти сволочи хохотали. Несколько человек бросили факелы в раскрытые окна кухни. Не прошло и минуты, как кухня заполыхала.

Легионеры, в остроконечных белых колпаках, кричали: «Выходи, черномазые! Выходи, черномазые!» Может, они хотели нас попугать, но я все же склонен думать, что они предупреждали нас о пожаре. Точно так же я не могу поверить, что это был предумышленный поджог, — не верится. Бросили для острастки факелы на кухню и, струхнув, закричали «Спасайтесь!»

Однако дело было уже сделано. В клубе стоял шум и гам. Веселились вовсю — ничего не слышали. Никто из нас и не подозревал, что случилась беда, пока помощник повара — им был в тот вечер Джерри Маккру — не открыл дверь на кухню. В то же мгновение в него угодил горящий факел. Вырвалось пламя, куртка Джерри сгорела мгновенно, вспыхнули волосы.