Онтология нового мира

Уинстон Черчилль справедливо называл доблестные сраженья в течение конфликта лучшим часом своей родины. А история же наперекор, неоднократно свидетельствовала что сама необходимость чаще хвататься за оружье является вернейшим признаком упадка великого государства, перестающего внушать должный страх – именно так, отбрасывая по морской глади прощальные блики, солнце Британии клонилось к закату пока США, её некогда по сути дочерняя организация, на Бреттон-Вудской конференции закрепили ведущую роль доллара среди валют, ядерной бомбардировкой Хиросимы и Нагасаки продемонстрировали военное лидерство, планом Маршалла проторили дорогу к доминированью на рынках европейского пепелища – унаследовали трон сверхдержавы с обязательством исполнить функцию мирового жандарма: в Холодной борьбе против Восточного блока спасти капитализм от охотников за частною собственностью. Этот пафос перетягиванья каната священной неприкосновенности раскроется во всей лицемерности коль принять ко вниманию обычное положенье вещей на отшибе, где единственной гарантиею чего бы то ни было есть лишь воля компаний уже переросших границы материнских стран претворившись в международные корпорации, не стремящиеся рьяно сопротивляться деколонизации – новые образованья они попросту используют как торговых агентов, вплоть до нашей современности оттачивая механизмы манипулирования. Но испокон каждая волна экспансии поощряет эмансипацию, по крупицам занося к неразвитым краям цивилизационные ценности от научно-технических изобретений до националистических идей, вылившихся здесь интерпретациями западнического карго-культа, безрассудного подражания институтам передовых держав, либо кондового почвенничества упивающегося традиционными укладами, хотя цель обеих – пресловутый прогресс, пусть по разным трактовкам. Схожа причина исключающая устойчивый успех его достижения: зависимый характер отношений периферии с центром, подобный взаимодействию лошади да всадника – чем быстрее та скачет, тем скорей тот домчит туда куда ему надо. Тогда для обретенья подлинного суверенитета остаётся третий путь – скинуть наездника примкнув к коммунистам, слава коих досягая вместе с лавиною ресурсов и полуфабрикатов первого мира, откликнется культурным влиянием на тамошних бунтарей, героизировавших Мао с Че.

Ведь неудивительно что его народы, так сыто наевшись двумя апокалипсисами, всколыхнулися решимостью обуздать саморазрушающуюся систему, а перепуганные угрозою революции верхи ради сохранения господства выразили готовность пошевелиться идти на уступки: поделиться политическим руководством с наименье радикальным флангом низового движения – социал-демократами. Эта довольно нежданная покладистость бизнесменов к согласью на вроде как честные реформы, предвосхищена ещё известными словами Генри Форда (кстати, котировавшего юдоненавистничество) про необходимость способствовать купле рабочими своей фабрики автомобилей её выпуска, обоснована в период Интербеллума теорией экономиста Кейнса да другими деятелями, но которых оттого едва стоит клеймить адептами красных – они только прагматично констатировали очевидный факт о невозможности стабильного воспроизводства для перезрелого, уже подгнивающего буржуазного строя без социалистической прививки. И вот со второй половины 40-х годов началось славное тридцатилетье регулируемого рынка, мер перераспределения от богатых к бедным, обеспеченья полной занятости, широких гражданских свобод да трудовых прав – время welfare state, государства всеобщего благоденствия, «капитализма с человеческим лицом» обворожительно улыбающимся беспрецедентно распространившимся изобильем.