Онтология взрыва

Континуум как рациональный концепт предполагает свое расслоение реальности, причем такое, в котором геометрия как классификационный критерий в конечном счете представлена в явном виде. Геометрия - это, подобно любому феноменологическому опыту, тоже продукт жизненного мира и одновременно часть его. Для континуумального мира, причем, важно не просто то, что часть, а еще и то, какая именно часть. Ведь именно континуумальный мир предполагает для геометрии командную функцию не только в деле организации нашего мышления, но и в деле организации всего себя.

Поэтому Континуум не дихотомирует мир на мир вещества и мир мыслей, как это делает корпускулярное мышление. В континууме эти два мира отличаются лишь своими метрическими характеристиками (так, например, отличается пентиум от ундервуда). Когда Гуссерль высказал мысль о том, что универсальная наука о мире должна быть построена как единая и универсальная теория "more geometrico", он только процитировал генеральную интуицию относительно идеала метафизики, рожденную еще пифагорейцами и возрожденную для Нового времени Галилеем, Декартом и Спинозой. То есть командная функция геометрии в своем роде предполагалась уже и в рамках корпускулярного мышления (которое, кстати, и представляет Гуссерль как один из его последних великих).

Великая континуумальная реформа в мышлении как раз и начинается, по сути, с реформы в геометрии, связанной с произведенной впервые Лобачевским

мультипликацией двумерных пространств (или, по крайней мере, в унисон с нею). Поразительное совпадение интеллектуальных взрывов в геометрической и физической картинах мира заставляет искать их общий детонатор, сработавший так безотказно. Тем более, что вскорости после начала взрыва началось предсказанное Риманом слияние этих картин.

Космология

Эйнштейновская теория относительности и квантовая механика интересны прежде всего как новые концепты физического пространства. Они оказались способными справиться с теми возникшими проблемами в физике, которые поставили старую геометрическую метатеорию в состояние обреченности, но при этом оказались далеки от исчерпания рациональных возможностей, заложенных в их основание. В смысле этих возможностей они оказались верхушкой айсберга, испытательными заездами для новой рациональной системы. Они приучили нас к самому своему виду, вначале представлявшему верх логического эксцентризма, как первые даймлеры, в свое время непонятно на что надеясь решившие конкурировать с такими привычными и с такими безотказными лошадьми.

Они приучили даже не столько наше сознание, сколько подсознание к логике парадоксальных теорий, они приучили нас к нормальности того, что пространство вокруг нас может быть не только эвклидовыим и не только 3-мерным, что реальность вещества может быть предметом интерференции, и что господь бог подвержен страсти играть в кости. Узнав эти новости, мир воспринял их как интригующее начало, как увертюру к захватывающему спектаклю.

Или это был первый акт? Потому что последовал антракт, и кажется, он затянулся. Мир вернулся к своим привычным занятиям, оставив немногочисленные научные тусовки поближе к сцене дежурить в ожидании продолжения. Остались многочисленные сообщения театральных критиков о единственном акте, и это вошло в программы всех учебных заведений, имеющих отношение к предмету. И в конечном счете, именно это оказалось самым важным, то есть решающе важным. Потому что именно это обеспечило коллективизацию идеи рационального переворота и формирование новой интеллектуальной культуры массового подсознания, или, что то же самое, новой процедурной культуры, или, что то же самое, новой геометрии мышления.

В переводе на язык стабильностей зто значит, что количество посещений

новой мировой геометрической идеи возросло, то есть возросла ее пространственная толщина в континууме жизненного мира. То есть образовался новый слой реальности. Для этого потребовалось всего немного - время, достаточное для соответствующей цепной реакции поколений.