Читаем Онтология взрыва полностью

Нас, конечно, в рамках нового, континуумального мышления интересуют не только эти граничные состояния, через которые сообщаются старый и новый миры. Но именно на них как на тонких поверхностях соответствия между одной рациональностью и другой мы могли бы получить правило перехода от одного представления о реальности к другому.

В переводе на язык стабильностей метрические конфигурации континуума, реальность которых близка к единице, являются почти вечными, а те, реальность которых близка к нулю, - слишком краткосрочны и тонки, чтобы считать их ощутимо объемными образованиями. Как первые, так и вторые очень редки в качестве объектов нашего каждодневного интереса. Те участки континуума, которые можно считать привычными для круга наших витальных обстоятельств, в спектре собственных величин реальности занимают зону посредине между граничными асимптотами, в сущности, находясь вдалеке от привычных по корпускулярному мышлению ригорических "да" и "нет" реальности.

Полученная таким образом мультипликация возможных состояний реальности от двух к бесконечности (по сути дела - к континууму) составляет основную онтологическую норму континуумального мышления, норму, которую бивалентная, корпускулярная спектрограмма реальности дать была не в состоянии. Удивительно, но, оказывается, всего лишь этой, на первый взляд, несложной рациональной революции в понимании того, что есть реальность, совершенно достаточно для очень важных и неожиданных результатов (один из которых, например - квантовая идея, которая в рамках корпускулярного мышления кажется наваждением, вторжением в стройную картину мира чьих-то глупых шуток, а в континуумальном мире она - его архитектурная норма, условие его равновесия).

Спектральная метаморфоза реальности - не единственная, которую принесло для этого образа континуумальное мышление. Оно не только углубило, но и расширило пространство его влияния. Собственно, углубило и расширило до абсолюта - дальше, кажется, некуда. Потому что образ, в корпускулярном мире оттенявший и ограничивавший реальность, образ как бы не совсем реальности (то есть образ виртуальности), в континуумальном мире сворачивается в пиктограмму понятия, размерами которой ее объем и ограничивается. (Понятия это вообще пиктограммы образов, которые до тех пор их заменяют, пока достаточно им соответствуют.)

Дело в том, что в силу сказанного в континуумальном мире все имеет объем в своей метрике, значит обладает реальностью. Разве что сначала сама метрика должна стать реальностью, что, впрочем, не может быть ничем другим, как предметом онтологической веры или результатом опыта. (В данном случае это совпадает, что уже неплохо для идеи континуума, со времен Фарадея преподносящей нам множество открытий чудных, неподвластных логике корпускулярного мира.)

Во всяком случае, опыт не дает нам никаких противопоказаний против того, чтобы поставить в соответствие идее или целому приключению идей в книжке или клипе не менее равноправную в геометрическом отношении метрику, чем та, которая соответствует системе бильярдных шаров после удара по ней кием или броуновских частиц. (При этом мы можем иметь даже о форме этой метрики самое свернутое представление - вроде того, которое было у нас о кодах ДНК и РНК, когда мы еще плохо знали, как их искать).

Правда, как показывает тот же опыт, принятию онтологической идеи как символа веры должно некоторым образом предшествовать формирование вмещающей ее эстетики, в чем трудно не согласиться с Лосевым, видевшим метафизическую игру древних с миром прежде всего как формирование соответствующей фундаментальной эстетики. Мы до сих пор собираем с полей этой эстетики, включая, впрочем и подаренный ею эмбрион континуума.

Эстетика как континуумальная система образов и идей тоже, кстати, должна обладать метрикой. Которая, сама являясь тайной, тем не менее снимает покров иррациональной таинственности с феномена эстетики, как, впрочем, и со всего остального: ведь, становясь вполне геометрическим, все становится вполне рациональным, а логические различия проступают на уровне метрики рациональности. Формирование новой эстетики (как, впрочем, и рациональности) как раз и есть реализация новой метрики, обеспечивающей нам пространство для существования. В этом смысле художественная образотворческая деятельность человека, выражающая онтологический факт его открытости миру, уже на геометрическом уровне является не менее витально значимой, чем производство хлеба. То есть сегодня производство рекламных роликов, клипов и глянцевых журналов, формирующих массовую эстетику, есть не просто удачно открытая ниша рынка, а совершенно необходимое геометрическое условие нашего выживания.

Эстетика, формируемая витальными обстоятельствами сегодняшнего дня, даже на первый взгляд как никогда геометризована - хотя бы потому, что информационные условия нашей жизни уже стали условиями No1 для нее, а говорить об информационной реальности сегодня - во многом значит говорить о геометрии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Этика Спинозы как метафизика морали
Этика Спинозы как метафизика морали

В своем исследовании автор доказывает, что моральная доктрина Спинозы, изложенная им в его главном сочинении «Этика», представляет собой пример соединения общефилософского взгляда на мир с детальным анализом феноменов нравственной жизни человека. Реализованный в практической философии Спинозы синтез этики и метафизики предполагает, что определяющим и превалирующим в моральном дискурсе является учение о первичных основаниях бытия. Именно метафизика выстраивает ценностную иерархию универсума и определяет его основные мировоззренческие приоритеты; она же конструирует и телеологию моральной жизни. Автор данного исследования предлагает неординарное прочтение натуралистической доктрины Спинозы, показывая, что фигурирующая здесь «естественная» установка человеческого разума всякий раз использует некоторый методологический «оператор», соответствующий тому или иному конкретному контексту. При анализе фундаментальных тем этической доктрины Спинозы автор книги вводит понятие «онтологического априори». В работе использован материал основных философских произведений Спинозы, а также подробно анализируются некоторые значимые письма великого моралиста. Она опирается на многочисленные современные исследования творческого наследия Спинозы в западной и отечественной историко-философской науке.

Аслан Гусаевич Гаджикурбанов

Философия / Образование и наука